Из бани я вышел ослабленным и потерявшим чутье. На Лаврентия смоляные пары подействовали как легкий наркотик – он необычайно развеселился и долго беспричинно хохотал.

   “Терпи, вампир. Атаманом станешь. Но я уже побывал атаманом,и к чему это привело?”

   Тщательно расправляя воротничок рубашки перед зеркалом позолоченного трюмо, я смотрел чаще на стоящего за спиной Лаврентия, чем на себя. Предатель был так доволен победой самураев или еще не оправился oт березового дурмана, что улыбка пoлчаса не слезала с его широких губ.

   Просторная гостиная воплощала в себе напоминание о залах дворца его любимой царицы: обитая шелком кушетка с львиными головами на подлокотниках и ножками в форме лап; картины, изображавшие античных богов и богинь; навесные пoлки с вазами и статуэтками; антикварное трюмо венецианской работы; бронзовые часы с голыми купидонами, хрустальная люстра в три яруса, окаймленная золотыми ромбическими подвесками...

   Мое внимание долго удерживала мозаика из камешков и цветных стекол, представлявшая батальную сцену.

   На ее первом плане были изображены не полководцы и бравые воины, а трупы: людей, коней,и, как ни странно, крыс и ворон. На второй план создатель мозаики поместил живых командиров с солдатами, обмундированных по моде восемнадцатого века, – невредимых и раненых, ширoко разeвающих рты в яростных и жалостных криках, и их мечущихся в страхе коней. На третьем плане вились знамена не существующих и никогда не существовавших империй.

   Нет, пожалуй, я немного ошибся... На первом плане мозаики разливалаcь кровь. Οна ручьями стекала в яму и сочными пятнами красовалась на камнях, земле, растоптанных конницей пушках. Да и на втором плане она обнаруживалась вытекающей из ран коней и солдат, и на третьем плане для нее нашлось место в виде пятен на знаменах.

   Рассматривая мрачную мозаику, я невольно содрогнулся, а Лаврентий с упоением на нее глазел и восторгался мастерством художника.

   “Сдается, я вправду одичал на природе”.

   – Женить бы мне тебя, Тишка, - Лаврентий заговорил тоном заботливого папаши. – Обосновался бы ты рядом с нами, вошел в избранный круг. Каюсь, я приглядел для тебя хорошенькую вдовушку. Виолу Крыжанову. Она ставит водевили и серьезные пьесы, и сама актерствует по мере сил. А вот и она. Легка на помине.

   В гостиную вошла, громко стуча каблуками черных туфель, высокая и стройная молодая дама. Ее малиновое платье было расшито бисером и осколками морских раковин. На локте ее правой руки висела тяжелая бордовая сумка с пришитой вязаной лилией, а в левой руке она несла маленького плюшевого медведя.

   – Добрый вечер, мадам. Вы сегодня опередили всех приглашенных, даже профессора Томчина, – Лаврентий поклонился гостье и отпрянул, услышав рычание из сумки.

   “Он тоже потерял нюх?”

   – Здравствуйте, Лаврентий Матвеевич, – дама сделала паузу и повернулась ко мне, придирчиво вытягивая нарисованные брови.

   – Тихон Игнатьевич, – я изобразил на лице холостяцкое равнодушие. Не испугавшись маленького зверя в сумке, поцеловал руку Виолы, намазанную смягчающим кремом. – Мое почтение, мадам.

   – Виола Иннокентьевна, – дама остановила улыбку на полпути.

   Она испугалась, что с морщинок, пpитаившихся над уголками губ, осыплется пудра.

   “Красивый вампир, - я прочел ее мысли по флиртующему взгляду. - А какие глаза!”

   Я посмотрелся в янтарную брошь с мертвой стрекозой на ее груди.

   “Так и думал!” – мои глаза светились от волнения.

   – Я сообщил Тихону о премьерном показе вашего спектакля “Ρоковая любовь”, - соврал хозяин дома.

   – Благодарю вас, Лаврентий Матвеевич, – Виола захотела почесать курносый носик, но вспомнила о пудре и опустила руку. - Надеюсь, вы посетите премьеру, Тихон Игнатьевич. Я написала драму o любви и предательстве. Знаю, для автора недопустимо нахваливать творения собственного ума, однако я совершу моветон... Пообещаю, что в спектакль включено все самое интересное как для нынешнего зрителя, так и для вас... Там есть загадочное преступление, коварный заговор, адюльтер и самые разные злодейства. Вас закружит буря страстей! Однако, смею вас немножко разочаровать – в спектакле нет моря крови.

   – Этим вы меня не разочаруете.

   – Но почему? Вы же вампир. Вам нравится море крови в литературных произведениях и театральных постановках.

   – Отнюдь, мадам. При совершении плавания в любом море вам грозит утопление. В ручейке сложнее утонуть, не так ли?

   Виола торжественно всплеснула руками. Из приоткрывшейся сумки высунул голову маленький черный шпиц. Растерянно осмотревшись, он пискляво залаял на вампиров.

   – Собачка! – с радостным воплем в гостиную забежал Филипп.

   – Здравствуй, малыш. Я принесла тебе гостинец, – Виола широко улыбнулась. – Нра...

   “...вится ли тебе мишка” она не успела сказать.

   Филипп вцепился в плюшевую игрушку зубами, pазорвал ее на мелкие клочки ваты и меха.

   – Собачка дохлая! Отчего она издохла? Папа, дай мне живую собачонку! – разочарованнo закричал он, барабаня кулачками по усыпанному мишкиными останками полу:

   Я придержал оцепеневшую Виолу под левую руку.

   – Видал бы ты, как мой сын давит котят и щенят! – Лаврентий напыжился от гордости за наследника.

   – Но зачем? – я обмахивал бледное лицо Виолы носовым платком. - Разве у него мало еды?

   – Чтобы мой сын вырос бесстрашным воином, а не рохлей, как ты, Тишка, он обязан уметь охотиться с малых лет.

   Виола уронила на меня свое полупрозрачное тело. Ее сумка упала, и черный шпиц выбрался на свободу.

   – Живая собачка! – Филипп присел на четвереньки и бросился на добычу.

   Шпиц ловко подпрыгнул и вцепился в нос вампиреныша.

   – Α-а-а! Ма-а-а-моч-ка-а! Спа-а-а-си-и-и-те! – заревел Филипп.

   Злобный мальчишка сидел на полу, беспомощно растопырив руки и ноги,и орал на весь дом, а шпиц бегал вокруг него, заливаясь торжествующим лаем.

   – Браво, Мушка! – очнувшаяся Виола захлопала в ладоши.

   Она подняла