Любители лоуболла снова сидели кружком перед мусорным контейнером, но глубокого старика, которого называли Доктором Протечкой, Крейн не увидел.

Не опознал он также среди присутствующих и Уиз-Диня, того молодого парня, который поставил ему синяк.

– Это я, разносчик пива, – объявил он с натужной бодростью, когда двое молодых оборванцев подняли головы и уставились на него.

– Как раз вовремя, – отозвался один из игроков и протянул свободную руку, не отрывая взгляда от карт.

Крейн вынул банку, вложил ее в руку и поставил сумку на горячий асфальт.

– И где же мой старый кореш Уиз-Динь? – осведомился он.

Человек, заговоривший с ним, все же поднял глаза от карт.

– Ты ведь тот самый парень, которому он на той неделе подвесил бланш, верно? И что же ты с ним сделал? Наложил цыганское проклятье?

Крейн снова подумал о звонке телефона.

– Нет, а что?

– В тот же день, к ночи, на него напали кошмары наяву, он выбежал на улицу и нырнул прямиком под автобус.

– Господи! – Крейн поднес открытую банку ко рту, твердо решив, что всего лишь омочит губы. – Уф-ф, – сказал он, как будто искал повод тактично перевести разговор на другую тему. – А что с вашим старикашкой? Доктором Протечкой?

Игрок вновь уставился в карты.

– А что, захотелось выиграть кучу расплющенных пенни, да? Так вот, его сегодня нет.

Крейн не хотел, чтобы по следующему вопросу можно было понять, насколько он важен для него, и потому сел рядом, почесывая голову и жалея о том, что потерял свою панаму.

– Сдайте мне на следующую руку, – сказал он. – И что, Доктор Протечка регулярно играет здесь?

– Вроде бы почти каждый день. Входная ставка – десять баксов.

Смирившись с тем, что потерял – и Мавранос вместе с ним – еще час, Крейн сдержал вздох и полез в карман.

Полная луна висела в небе на востоке, как оттиск присыпанного пеплом пенни на индиговом бархате.

«Наконец-то полная луна, – подумала Диана, глядя на нее сквозь лобовое стекло. – И наши месячные циклы совпадают, какое бы архаичное, отталкивающее значение ни вкладывалось в это понятие. Помоги мне, мать».

Весь район Шэдоу-лейн и Чарльстон-бульвара, ограниченный с юга Стрип, а с севера Фримонт-стрит, занимали различные больницы, и Диана кружила по улицам добрых десять минут, прежде чем сумела найти место на стоянке Университетского медицинского центра. Она заперла взятый напрокат «Форд», надела темные очки и быстрым шагом направилась к серым домам на дальней стороне стоянки. На ней была свободная рубашка – не льняная, – джинсы и невысокие кроссовки на случай, если придется бежать; она еще и посетовала про себя, что не позаимствовала пистолет ни у Оззи или Скотта или даже у Майка Стайклизера, когда была такая возможность.

Шаги ее в новеньких белых «найках» по сверкающему асфальту были легки, она вскинула руки перед собой, будто сдавалась чему-то, и, отбрасывая от лица облако белокурых волос, мельком взглянула на запястья и костяшки пальцев.

Все старые шрамы исчезли: полумесяц от собачьих зубов, четкая линия, оставленная случайно закрывшимся складным ножом, все мелкие бледные пометки прожитых лет. Когда утром, в номере очередного мотеля, она оторвала голову от подушки, завернутой в старенькое желтое детское одеяльце, у нее чесался лоб; глянув в зеркало в ванной, она увидела гладкую кожу над левым глазом, куда еще в четвертом классе угодил камнем какой-то мальчик.

И, конечно, шесть ночей подряд она видела во сне остров своей матери, где совы ухают среди качающихся, гнущихся деревьев, и вода клокочет у скал, и собаки лают в темноте.

И ее память, как и кожа, тоже молодела. В воскресенье она решила навестить могилу Ханса, но, сев в такси, обнаружила, что не помнит, где его похоронили, и даже как он выглядел, так что ей пришлось в полной растерянности срочно выдумать какой-то адрес для таксиста; тут-то она поняла без всякой тревоги, что в памяти стерлись и лица любовников, с которыми она когда-то рассталась, а вчера, после того как она почувствовала смерть человека, называвшего себя Альфредом Фьюно, стало ясно, что она не знает ничего и о своем бывшем муже, не считая его фамилии, да и та ей знакома лишь потому, что записана на ее водительских правах.

Но где-то внутри стоявшего перед нею здания находился ее сын Скэт, проткнутый иголками и подключенный к трубкам, а ее сын Оливер жил в доме Хелен Салли в Сёрчлайте, и их обоих она помнила отлично – и лица, и голоса, и характеры; и то, что она бросила их, пусть даже ей пришлось сделать это для их же безопасности, остро язвило ее сознание, словно нарывающая заноза. Она несколько раз говорила с Оливером по телефону, что же касается Скэта, который пока не пришел в сознание, она каждый день звонила врачу и послала чек для оплаты расходов на лечение мальчика.

И еще, она помнила Скотта Крейна. В нескольких сновидениях он был вместе с нею на острове ее матери.

Она вдруг покраснела, нахмурилась под темными очками и ускорила шаг.

За столиком больничного кафетерия сидели трое заметно взволнованных стариков. Они торчали там уже несколько часов. Двоим приходилось отлучаться в мужскую комнату, а третий носил памперсы под чрезмерно высоко вздернутыми штанами из чистого полиэстера.

Джордж Леон, прищурив глаза тела Бенета, посматривал искоса на своих спутников. Ньют явно нервничал, а у Доктора Протечки с его, как всегда, отвисшей, как у идиота, нижней челюстью, был такой вид, будто он только что услышал о какой-то неотвратимой кошмарной опасности.

Доктор Бандхольц позвонил на рассвете и голосом, в котором одновременно слышались обида и испуг, сообщил Леону, что Диана Райан снова позвонила в больницу и на сей раз спросила, когда можно будет увидеться с доктором и лично посетить сына.

Бандхольц должен был встретиться с нею где-то между десятью утра и полднем. Леону пришлось надавить на него, и он неохотно согласился сначала заглянуть в кафетерий и взять одного из стариков с собою, когда пойдет на встречу с матерью больного.

И сейчас Леон глядел на Доктора Протечку и думал: Вон, куда же ты запропастился, когда ты мне так нужен?

Вон Трамбилл попросту не вернулся из последней поездки, во время которой он должен был схватить Скотта Крейна. Воскресной ночью Леон позвонил Мойнихэну, но писклявый голос Бенета звучал слишком несерьезно, и никакой информации из чертова громилы-ирландца выудить не удалось. Мойнихэн даже отказался признать, что ему случалось прежде разговаривать с Бенетом, а на вопрос о местонахождении Трамбилла он просто расхохотался и повесил трубку. На последующие звонки Мойнихэн не отвечал и не перезванивал.

Ну, что, спрашивается, дернуло этого типа, Фьюно, убить тело Бетси Рикалвер?!

Леон поднял пластиковый стаканчик и прикоснулся губами к кофе, но тот все еще был слишком горячим. Так что он поставил его и попытался сделать глубокий вдох сквозь напряженные, сузившиеся бронхи. Пришлось вынуть ингалятор из жилетного кармана и дважды пшикнуть в горло «вентолином». Вроде бы помогло.