1831 г. начальник III отделения Бенкендорф сообщал графу Нессельроде царское повеление о том, чтобы он определил Пушкина в государственную Коллегию иностранных дел и назначил ему жалованьеIII. Высочайшим приказом, по докладу графа Нессельроде, 14 ноября 1831 г. отставной коллежский секретарь Пушкин был принят в службу тем же чином, а 6 декабря 1831 г. был произведен в титулярные советники. Но с жалованьем затянулось: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И только с 14 ноября 1831 г. в приходном бюджете Пушкина появилась новая статья – жалованье, 5000 руб. в год, ассигнациями, конечно. Действительной службы Пушкин не нес и только расписывался в получении денег. Правда, он брал на себя моральное обязательство написать историю Петра Великого, но никто из окружающих, никто из сановников и придворных и прежде всего сам Николай, конечно, не принимали всерьез этого обязательства. Прошло два года, и Пушкин уже по собственной инициативе усугубил свою материальную зависимость и от царя, и от III отделения просьбой об экстренной ссуде.

12 декабря 1833 г. Пушкин, по приглашению Бенкендорфа, явился к нему. «Мне возвращен, – записал он в дневник, – „Медный всадник“ с замечаниями государя. Слово кумир не пропущено высочайшей цензурой; стихи („И перед младшею столицей…“) вымараны. На многих местах поставлен? – все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условия со Смирдиным»[1026]. Запрещение «Медного всадника» расстроило материальные планы Пушкина. Он писал П. В. Нащокину: «Здесь имел я неприятности денежные; я сговорился было со Смирдиным и принужден был уничтожить договор, потому что Медного всадника ценсура не пропустила. Это мне убыток. Если не пропустят историю Пугачева, то мне придется ехать в деревню. Все это очень неприятно»[1027]. В то же самое свидание 12 декабря, когда Пушкин получил обратно рукопись «Медного всадника», Бенкендорф дал ему ответ и на просьбу Пушкина, изложенную в письме от 6 декабря, «дозволить представить Историю Пугачева на высочайшее рассмотрение»[1028]’ IV. Бенкендорф дал согласие представить царю труд Пушкина и просил Пушкина доставить рукопись.

Происходили разговоры с Бенкендорфом; сохранились приглашения, посланные Бенкендорфом Пушкину пожаловать на 11 февраля[1029] и на 26 февраля[1030]. Надо думать, что на этих свиданиях шла речь об «Истории Пугачева» и о возможной компенсации за понесенный Пушкиным убыток от запрещения «Медного всадника». В результате известного соглашения с Бенкендорфом Пушкин обратился к нему 26 февраля со следующим письмом: «Не имея ныне способа, независимо от книгопродавцев приступить к напечатанию мною написанного сочинения, осмеливаюсь прибегнуть к вашему сиятельству с всепокорнейшею просьбою о выдаче мне из казны заимообразно за установленные проценты, 20000 рублей, с тем, чтобы я оные выплатил в два года, по срокам, которые угодно будет назначить начальству»[1031]. С разрешением просьбы о займе дело пошло очень скоро. На письме Пушкина от 26 февраля Бенкендорф положил резолюцию: «Министру финансов. Государь приказал на этом основании выдать Пушкину 20 тысяч». 4 марта Бенкендорф уведомил о соизволении царя на выдачу Пушкину 20 тысяч и самого Пушкина, и министра финансов графа КанкринаV. А 5 марта Пушкин уже «свидетельствовал графу Александру Христофоровичу чувства глубочайшей благодарности за могущественное ходатайство, коего он удостоил его»[1032]. В дневнике Пушкин 6 марта записал: «Царь дал мне взаймы 20 000 на печатание Пугачева. Спасибо»[1033]. А Нащокину Пушкин сообщил: «Вот тебе другие новости: я камер-юнкер с января месяца; „Медный Всадник“ не пропущен – убытки и неприятности. Зато Пугачев пропущен, и я печатаю его на щет Государя. Это совершенно меня утешило»[1034].

Когда летом 1834 г. Наталья Николаевна выразила в своем письме недовольство вечными жалобами мужа на материальное положение, Пушкин отвечал (8 июня 1834 г.): «Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, несмотря на опыты жизни»[1035].

На «Историю Пугачевского бунта» Пушкин возлагал немалые надежды. В черновом, не посланном письме к Бенкендорфу он упоминал, что книга даст ему 40000 руб. 15 сентября Пушкин писал жене: «Ох, кабы у меня было 100000! Как бы я все это уладил; да Пугачев, мой оброчный мужичек, и половины того мне не принесет, да и то мы с тобой как раз промотаем; не так ли?»[1036] «История Пугачевского бунта» вышла в свет в последних числах декабря 1834 г. и продавалась по 20 руб. за экземпляр, 20 января 1835 г. Пушкин сообщал Нащокину: «Каково время! Пугачев сделался добрым, исправным плательщиком оброка, Емелька Пугачев, оброчный мой мужик. Денег он мне принес довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой, а все идет на расплату»[1037].

Но и тех сумм, на которые скромно рассчитывал Пушкин (тысяч 30–40), «История Пугачевского бунта» ему не дала. Из официального письма к М. Л.Яковлеву, заведывавшему казенной типографией, видно, что «История» печаталась в 3000 экз. По подсчету, произведенному после смерти Пушкина, оказалось у него на квартире 1775 экземпляров «Истории». Значит, разошлось всего 1225 экземпляров, на общую сумму 24500 руб. Если принять в расчет скидку книгопродавцам (а она определялась в 30 %), да еще выбросить экземпляры, розданные бесплатно, то доходы Пушкина от «Истории» выразятся в сравнительно скромной сумме 17150 руб. Если считать, что часть экземпляров продана без книгопродавческого посредства, то можно увеличить эту сумму тысяч до 20. Вот и все. 22 марта 1835 г. (срок уплаты первой половины займа на издание «Истории») Пушкин, конечно, взноса не сделал. Ссуда, пожалованная Николаем, оказалась в пушкинском бюджете тоже каплей в море!

Прошел год, а материальная нужда стала острее. Пушкин считал в известной мере повинными в этой нужде царя и правительство. Ему казалось, что он может поправить свои дела, или уехав в деревню, или получив разрешение на издание журнала. 2 мая 1835 г. он писал Павлищеву: «Дела мои не в хорошем состоянии. Думаю оставить Петербург и ехать в деревню»[1038]. В июне-июле 1835 г. Пушкин попробовал поправить свое материальное положение и вошел в