Так, очень скромно отметив свой собственный день рождения, в честь дня рождения мужа она устроила столь великолепный праздник, что он затмил своей роскошью все предыдущие; и, не удовлетворившись этим, после окончания банкета осыпала всех гостей такими дорогими подарками, что, как пишет Плутарх, «многие из приглашенных, явившись на пир бедняками, ушли богатыми»[122].

Клеопатра опять стала той молодой женщиной, которая во времена Цезаря умела смеяться надо всем на свете и заново изобретать жизнь; а между тем день за днем, посещая тюрьму, она продолжала свои эксперименты над ядами и змеями — и уже простилась с самым любимым из своих детей, Цезарионом, которого втайне отправила в пустыню, в сопровождении воспитателя и с частью царской казны: он должен был спуститься по Нилу до Коптоса, а потом караванным путем выйти к самому южному порту Красного моря, Беренике, сесть на корабль и отплыть в Индию, осуществив мечту своих родителей.

Теперь ей оставалось позаботиться о судьбе десятилетних Клеопатры-Луны и Александра-Солнца, а также младшего Птолемея, которому должно было скоро исполниться шесть. Но у царицы уже не было времени: с конца июля Октавиан перешел в наступление. Он хотел взять Египет в клещи, атаковать его сразу на двух фронтах: со стороны Ливии, куда двинулся флот под командованием друга Вергилия, поэта Галла, которому на суше должны были оказать поддержку легионы предателя Скарпа, и с востока, через Пелусий, при поддержке еще одного предателя, Ирода. Октавиан на этот раз сам выступил во главе своей армии; и, едва он появился в виду Пелусия, город пал.

* * *

В Александрии распространился новый слух: говорили, будто сама Клеопатра приказала начальнику гарнизона Пелусия сдаться без боя; будто, как и при Актии, она предпочла спасти себя, предала Антония, как до него предавала всех остальных; чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить все ее поступки за последние двадцать лет — когда возникла угроза утраты египетского трона, царица боролась за него, не останавливаясь ни перед чем.

Услышав сплетню, Клеопатра впала в такую ярость, какой не знала очень давно. Потом решила подавить слух в самом зародыше: поскольку арестовать начальника гарнизона было невозможно (он перешел к Октавиану), она приказала схватить и немедленно предать казни его жену и детей.

Антоний ничего не знал об этих событиях: он отплыл к Паретонию во главе флотилии из сорока судов, посадив на них большой отряд пехотинцев, чтобы попытаться отразить вражеское наступление на западном фронте. Приблизившись к городу, он понял, что Галл им уже завладел. Не собираясь складывать оружие, Антоний высадился на берег и, обратившись к легионерам Скарпа, попытался убедить их вернуться в его лагерь. Галл настолько опасался его красноречия, что приказал своим трубачам играть как можно громче, дабы заглушить его голос. Антоний повернул назад и попытался взять город приступом, но потерпел неудачу; его флоту тоже не удалось выбить из порта вражескую эскадру. Тогда, крайне удрученный, Антоний вернулся в Александрию.

Там Клеопатра уже начала приводить в исполнение свой план: забаррикадировалась в своем мавзолее со всеми сокровищами. Октавиану, который из Пелусия двинулся форсированным маршем на Александрию, сразу об этом сообщили. Сильно обеспокоенный, он стал посылать царице одно письмо за другим, умоляя ее не покушаться на свою жизнь и клянясь всеми богами, что обойдется с ней очень милостиво.

Антоний, разумеется, об этом узнал. И, в свою очередь, написал Октавиану, что готов пожертвовать собственной жизнью, если противник торжественно пообещает ему пощадить Клеопатру.

Октавиан даже не потрудился ему ответить. Он галопом скакал к Александрии и вскоре уже был в Канопе, пригороде столицы.

Еще несколько стычек, и он наконец завладеет сокровищами Египта — если, конечно, ему хватит времени, чтобы уговорами или силой заставить царицу отказаться от ее губительного замысла.

* * *

И тут начинается странная трагедия, в которой участвуют три персонажа: по обеим сторонам сцены мы видим двух римлян, как бы братьев-соперников, Антония и Октавиана; а между ними — женщину-иностранку, Клеопатру, которая послужила поводом для вспыхнувшей между ними войны.

Клеопатра и есть главная ставка в игре — из-за своих сокровищ, из-за Египта, который для Октавиана является единственным средством сохранить собственную власть, управлять Римом и Вселенной. Но Клеопатра играет на своем поле, знает здесь все ходы; кто же из них двоих заманит другого в ловушку? А Антоний — такой непостоянный, всегда готовый перейти от одной роли к другой — не поддастся ли он снова приступу слабости, не разрушит ли одним махом хитроумные планы царицы?

Пьеса, написанная Судьбой, построена превосходно; повороты сюжета следуют один за другим с безупречной логикой; мы можем проследить чуть ли не по дням действия и жесты персонажей, и каждый раз, когда драма приближается к кульминационной точке, поражаемся роскошному обилию подробностей.

Итак, Октавиан продолжает свой марш на Александрию. Вот он уже приблизился к городским укреплениям, к воротам Солнца; прямо за воротами, сейчас надежно охраняемыми, начинается длинная улица, которая пересекает город с востока на запад и выходит к другим воротам, воротам Луны.

Уже вечер; Октавиан разбивает свой лагерь рядом с ипподромом. Антоний хочет любой ценой проучить противника. Во главе своей кавалерии он предпринимает столь молниеносную атаку, что легионы Октавиана, охваченные паникой, спешно отступают в свой лагерь. Тогда Антоний возвращается в город и, с гордо поднятой головой, как триумфатор, проводит войска по его улицам.

С верхнего этажа своей гробницы царица видела и его атаку, и парад. Она покидает свой мавзолей и спешит во дворец, где встречается с Антонием, который при всех, даже не сняв кирасы, пылко ее обнимает.

В самый канун катастрофы Антоний начинает играть новую роль: он ощущает себя Гектором, обнимающим Андромаху в осажденной Трое. Подобно этому гомеровскому герою, он представляет Клеопатре одного из своих солдат, особо отличившегося во время атаки. Царица немедленно подхватывает игру мужа и, со своей стороны, делает столь же благородный жест: дарит этому человеку золотую кирасу и золотой шлем. Той же ночью солдат дезертирует, не забыв прихватить с собой доставшееся ему сокровище.

С рассветом легионеры Октавиана возобновляют продвижение к городу. Антоний уже забыл, что изображает воина гомеровских времен; он вновь становится римлянином и совершает весьма прозаический поступок: забрасывает вражеских солдат стрелами с привязанными к ним записками, в которых обещает горы золота всем, кто перейдет в его лагерь. Легионеры Октавиана никак на это не реагируют и продолжают сосредоточиваться у стен города. Тогда Антоний вновь вспоминает о Гомере и посылает Октавиану изысканное письмо: он, словно герой «Илиады», предлагает решить исход войны поединком двух главнокомандующих.

Прочитав это послание, похожее на отрывок из литературного произведения, Октавиан остается холоден как лед. Со времени мартовских ид он преследует одну цель: уничтожить соперника, которого ненавидит. Уже пятнадцать лет он мечтает об этом; и вот, наконец, Антоний у него в руках, и придуманная им, Антонием, уловка слишком неудачна: Октавиан не собирается из-за глупого тщеславия поднимать руку на великана, который может повергнуть его наземь одним ударом. Тем более что у него, Октавиана, есть дела поважнее: он должен во что бы то ни стало завладеть сокровищами Клеопатры.