В то же самое время не просто приглашения, а призывы к интервенции уже давно звучали от различных монархических, либеральных, кадетских, эсеровских и прочих антибольшевистских организаций, которые в лице «Национального центра» и «Союза возрождения России», савинковцы и т. п. сами, обивали пороги дипломатических и военных миссий союзников, агитируя за скорейшее начало интервенции[2501]. «Следует думать только об одном, добиваться только одного, — взывал бывший премьер-министр России В. Коковцев из Лондона, — интервенции руками той же Германии под контролем союзников-победителей, уничтожения большевизма и восстановления порядка силой оружия, направляемого союзниками»[2502]. «До чего была сильна и наивна, — восклицал ген. Сахаров, — эта вера русских в помощь союзников!»[2503] «Вооруженная интервенция — всеобщая мечта», — передавал царящие в антибольшевистских кругах настроения С. Мельгунов[2504].

«Во время Французской революции, — недоумевал в этой связи Раупах, — народ создавал в своем пылком воображении целые иностранные армии и коалиции и годами повторял на разные лады: «Отечество в опасности». У нас, наоборот, все надежды буржуазии сосредоточились на интервенции и только в ней видели желанное спасение»[2505].

Не дождавшись приглашения от большевиков, в целях легитимизации интервенции, союзники объявили о «создании в России организованной силы, способной противостоять германцам, на деле задачей этой формы «борьбы с Германией», — отмечал американский историк Уорт, — как отлично понимали все представители союзников в России, было создание центров борьбы с властью большевиков»[2506]. «Если в начале интервенция оправдывалась предлогом борьбы с Германией, — пояснял Уорт, — то потом стало ясно, что она преследует лишь одну цель — уничтожение большевизма»[2507].

Американский посол Фрэнсис обосновывал необходимость интервенции тем, что «руководящим импульсом большевиков является классовая ненависть… Успех большевиков в России представляет собой угрозу всем упорядоченно созданным правительствам, не исключая наше, угрозу самим основаниям общественного устройства»[2508]. «Нельзя рассчитывать на честное соблюдение большевиками договорных обязательств; в международной политике они исповедуют оппортунизм. Они, — вторил американский дипломат Ф. Пул, — создали губительное царство террора, направленного, главным образом, против среднего класса, ввели дискриминацию при распределении продуктов питания; плохо управляли страной и привели ее к экономической катастрофе»[2509].

«Большевистский империализм угрожает не только граничащим с Россией государствам, — указывал Черчилль, — большевизм угрожает всей Азии; он так же близок Америке, как и Франции»[2510]. После капитуляции Германии, он развивал свою мысль: «поставленная цель еще не достигнута. Еще остались иные враги; у победителей оспаривают власть новые силы, препятствующие справедливому разрешению мировых проблем. Вовремя было вспомнить девиз древних римлян: «Щади побежденных и усмиряй гордых»»[2511].

«Союзнические» дипломаты приняли самое активное участие в организации и финансировании контрреволюционных сил. В британской миссии, как вспоминал Локкарт, «Хикс (помощник Локкарта) служил посредником между мной и врагами большевиков… Раздобыть наличные деньги было не очень трудно, хотя банки и были закрыты… Многие русские обладали крупными запасами наличных рублей, которые они охотно обменивали на переводы в Лондон… Рубли доставлялись в американское генеральное консульство и вручались Хиксу»[2512]. Активность французской миссии достигла такого размаха, что Троцкий уже 18 декабря 1917 г. обвинил ее в разжигании гражданской войны[2513].

Военный штаб «Союза возрождения России», подтверждал ген. Верховский, «получал денежные средства от союзных миссий»[2514]. По словам другого деятеля «Союза возрождения…» народного социалиста В. Игнатьева, источник средств организации «был исключительно союзнический»[2515]. Только и исключительно финансовая помощь союзников, обеспечила формирование и выступление антибольшевистских сил. Подтверждением тому мог служить пример партии эсеров, которая вела отсчет начала гражданской войны с момента разгона Учредительного собрания, однако, как отмечает Мельгунов, эсеры «лишь с конца мая» на своем 8-ом совете «с большей определенностью устанавливает тезисы о внешней и внутренней войне», поскольку у эсеров появилась возможность опереться «на финансовую и военно-техническую поддержку союзников»[2516].

Помимо тайной финансовой поддержки, американский посол выступал и с открытыми воззваниями, так 4 июля Фрэнсис использовал дипломатический прием, который он устроил в Вологде, «как удобный случай для обращения к русскому народу, которое было опубликовано в вологодской газете «Листок». Я заказал 50 тысяч копий, отпечатанных по-русски в виде листовок для широкого распространения»[2517]. Это был уже не первый пропагандистский опыт американского посла. Еще 2 мая в своем сообщении в Госдеп Фрэнсис указывал, что он «выпустил несколько заявлений и деклараций, пытаясь поднять русский народ на борьбу с Германией, но их тираж был весьма ограничен»[2518].

К активным действиям послы перешли с началом интервенции — летом 1918 г. При этом они парадоксальным образом попытались опереться на противников большевиков слева — эсеров. Английский посол Бьюкенен еще до Октября 1917 г. замечал: «Мы пришли в этой стране к любопытному положению, когда мы приветствуем назначение террориста, бывшего одним из главных организаторов убийства великого князя Сергея Александровича и Плеве, в надежде, что его энергия и сила воли могут еще спасти армию. Савинков представляет собою пылкого поборника решительных мер, как для восстановления дисциплины, так и для подавления анархии…»[2519].

Основная ставка была сделана на левых эсеров, вошедших в большевистское правительство, но стремившихся захватить власть в свои руки. Идеологически левые эсеры оставались крестьянской партией, непримиримо противопоставлявшей себя марксистам большевикам. Формальные противоречия между ними сводились к тому, что эсеры выступали: против политики комбедов и реквизиции хлеба; против мира с немцами, провозглашая борьбу за мировую революцию; против демократического централизма, за парламентскую демократию.

После заключения Брестского мира левые эсеры ушли почти из всех наркоматов, кроме ВЧК. 6 июля 1918 г. они использовали аппарат Чрезвычайной комиссии для организации убийства немецкого посла Мирбаха[2520]. 29 июля в Киеве эсеры застрелили германского фельдмаршала Эйхгорна. Убийство посла преследовало две цели: спровоцировать продолжение войны с Германией и стать сигналом к началу эсеровских мятежей в Центральной России.

6 июля, под руководством Савинкова, началось восстание объединенных оппозиционных сил в Ярославле, которое вовсе не было жестом отчаяния или авантюрой. Еще за месяц до начала восстания — 26 мая Локкарт сообщал в Форин Оффис: «контрреволюционные планы Савинкова всецело рассчитаны на осуществление интервенции. Французская миссия полностью поддерживает эти планы и заверяет (Савинкова) в том, что решение об интервенции полностью принято. Савинков предлагает убить всех большевистских лидеров в тот момент, когда высадятся союзники, и сформировать правительство, которое в действительности будет военной диктатурой»[2521].

Источником средств для подготовки восстания, по его собственному признанию, стал представитель британской разведки кпт. Дж. Хилл: «Требовалось оружие, деньги, фальшивые пропуска и главное мое непосредственное руководство. Всем этим я обеспечивал организацию»[2522].

Таб. 13. Финансирование «союзниками» антибольшевистских