– Он много рассказывал о Мэриен Грейвз?

– Знаете, честно говоря, он вообще не отличался болтливостью. Ничем таким не делился. Но иногда о ней заходила речь, да. Он говорил, Мэриен была действительно смелой и действительно отличным пилотом. Однажды я смотрел о ней передачу, пытался прочесть ее книгу, но не пошло. Я так себе читатель. Калеб все пытался заставить меня читать. В общем, Мэриен оставила личные вещи Аделаиде Скотт, а все деньги – не так уж много – Калебу. Потом, когда на Южном полюсе, или где там, нашли ее книгу, он получил за нее гонорар. Деньги копились. Я даже не знал, сколько накопилось, пока он не умер. В завещании указал все деньги, и я подумал: откуда же они взялись? Адвокаты объяснили мне, что за книгу, думаю, она правда имела тогда успех. Пришлось кстати, поскольку мой сын собирался в колледж на материке, а теперь у нас Калани.

– Калеб не упоминал, их с Мэриен не связывали… отношения? – спросила я.

– Романтические? – Джоуи надул щеки и, задумавшись, поднял глаза на вентилятор. – Вряд ли, хотя я бы не удивился. А почему вы спрашиваете? У них был роман?

Я рассказала о письмах, хранившихся у Аделаиды. Калеб писал немного, и, конечно, не любовные письма, но я знала, он ездил к ней на Аляску, да и в письме Рут содержался некий намек. Кэрол Файфер подарила Мэриен и Калебу роман, братья Дей пошли у нее на поводу, но все сильно отдавало догадками. Пока я говорила, из дома выползла Калани и, забравшись к Джоуи, избегая смотреть на меня, принялась играть с пластмассовой русалкой.

– Вот это да, – сказал Джоуи, когда я закончила, и смешок всплыл у него из живота. – Ну и жук. Знаете, если его вспомнить… Он вроде никогда не искал, ну, партнершу. У него случались романы, длились год-два, как бы случайные, но в то же время довольно страстные, потом все рушилось. Какое-то время жил один, а когда находила охота, появлялась новая женщина. Подружки у него не прекращались почти до самого конца. Приходили, тусили, готовили ему ужин. Может, история с Мэриен вроде того. Ну, их пути пересекались, и отлично. Продолжали с того же места, где остановились. – Он посадил Калани к себе на колени. – А может, она была любовью всей его жизни. Может, он так ни с кем и не сошелся окончательно, потому что не хотел никого пускать на ее место.

– Безумие вздыхать по ком-то, кого нет уже несколько десятилетий.

– Я только хочу сказать, может, ему до конца ее не хватало. Я всегда думал, почему он так и не бросил якорь.

– Вы никогда не спрашивали его?

– Не-а. Он бы просто отшутился. Хотел бы я рассказать вам больше. Хотя я сохранил кое-какие вещи Калеба, если хотите посмотреть. Я достал их, получив ваше электронное письмо.

Опустив Калани, он встал, зашел в дом – внучка потянулась следом – и вернулся с открытой картонной коробкой.

* * *

Сверху валялись неразобранные фотографии. Я вынимала одну за другой и складывала в стопку. Джоуи ткнул пальцем в черно-белую фотографию темноволосого мужчины в армейской форме, в лице что-то азиатское, сидит на каменной стене:

– Это Калеб.

Я перевернула фотографию. На обороте карандашом написано: «Сицилия».

– Иди поиграй, Калани, – Джоуи подтолкнул девочку в сторону сада, и она, как суслик в нору, юркнула в пластиковый игрушечный домик.

Были и цветные фотографии, некоторые выцвели: Калеб на лошади в шляпе, украшенной цветами фуксии. Калеб с женщиной на пляже, с другой женщиной на свадьбе или еще где, с третьей женщиной – сидит, свесив ноги, на какой-то цементной конструкции у склона холма.

– Вот Черил, о которой я рассказывал, – сказал Джоуи. У Черил по плечам стекали длинные, волнистые светлые волосы. – Это наблюдательный пункт оборонительных сооружений времен войны. До сих пор стоит.

Калеб верхом на лошади по грудь в океане. Древняя черно-белая фотография из ателье в потускневшей серебряной рамке: бледная девушка с темными, забранными волосами в платье с кружевным воротничком. Изображение было призрачно, размыто временем.

– Думаю, это его мать, – пояснил Джоуи. – Он говорил только, что она пила и ей не везло.

Трое неулыбающихся детей сидят на заборе, все в комбинезонах: Калеб, Мэриен и Джейми Грейвз. На обороте ничего. Улыбающийся подросток Джоуи в полосатой футболке, чем-то занят у дымящегося мангала, а Калеб наблюдает за ним с пивом в руках. Еще черно-белая фотография: Калеб в военной форме, откинувшись в кожаном кресле, держит сигарету; вспышка отразилась в бокалах для коктейлей. Рядом, глядя в сторону, стоит Мэриен Грейвз в синей форме Вспомогательного транспорта. На обороте: «Лондон, 1944 г.».

Под фотографиями пачка писем, аккуратно перевязанная шнурком. Джоуи смущенно потянулся за ними.

– Это мои, когда мы с Ханако путешествовали по материку. Нас не было всего месяц, но я писал ему каждый день.

Под письмами лежала бумажная папка, потертая от времени. В ней я увидела газетные вырезки с заметками о полете Мэриен, датирующиеся временем как до, так и после ее исчезновения.

– Калеб собирал, – объяснил Джоуи. – Я удивился, найдя их. Он вообще-то не копил вещи.

Я начала разворачивать ломкую бумагу.

– Наверное, иногда люди надеются, что если собрать много обрывков, то прояснится вся картина.

– Этим вы пытаетесь заниматься?

– Не знаю, чем я пытаюсь заниматься, – сказала я.

В газетах пошла одна и та же фотография: Мэриен и Эдди стоят возле «Пилигрима» перед отлетом из Окленда. Оба почти застенчиво улыбаются, скрестив руки на груди. Потом, когда журналисты покопались в прошлом Мэриен, появилась старая фотография Эддисона Грейвза, который несет близнецов по трапу «СС Манауса». Еще была фотография Мэриен в форме Вспомогательного транспорта, залезает в «спитфайр». И ее свадебная фотография рядом с каким-то оптимистичным заказным матерьяльчиком о «яркой» жизни.

Я закрыла папку. Под ней в коробке еще лежала грамота из библиотеки, где работал Калеб, и программка его похорон. Затем шел журнал, заложенный бумажкой на статье о ранчо с фотографией Калеба верхом на лошади в океане.

На самом дне оказалось адресованное Калебу письмо в белом конверте с несколькими иностранными марками. Адресом отправителя значился почтовый ящик в Новой Зеландии.

– Можно?..

– Конечно, – ответил Джоуи. – Я так ничего из него и не понял. Почему-то Калеб держал его в сейфе вместе со свидетельством о рождении и другими важными бумагами. Даже не знаю, зачем я его сохранил.

* * *

Всего лишь клочок бумаги, еще одна пожелтевшая газетная вырезка, аккуратно сложенная в несколько раз. Я развернула ее и разгладила. По краям обсыпалось. Фотография из газеты «Курьер Квинстауна». 28 апреля 1954 года. Четверо мужчин в шляпах сидят или лежат на поросшем травой пригорке с бутылками пива в руках. На заднем плане пасутся овцы. Подпись: «Горные пастухи на заслуженном отдыхе после работы». Кто-то черной ручкой направил стрелку на одного из пастухов и что-то написал на полях. Почерк почти не разобрать, но характерные особенности неразборчивости были настолько знакомы, что у меня внутри все зашипело, как будто я проглотила бенгальский огонь. Я прищурилась, пытаясь прочитать. «Гризли-Сидящий-в-Воде». Когда я отложила вырезку, та покоробилась и медленно сложилась по сгибам, будто живая. Я снова разгладила ее.

– Гризли-Сидящий-в-Воде, – прочитала я Джоуи. – Вам это о чем-нибудь говорит?

– Вообще ни о чем. Я как-то искал в интернете и нашел только про какую-то индианку, притворявшуюся мужчиной. Подробностей не помню.

Человек, на которого указывала стрелка, вытянув длинные тонкие ноги, приподнялся на локте, отвернулся от камеры и скрыл лицо тенью шляпы. Я не знала, рассказывать ли Джоуи, но не смогла удержаться. Достала телефон и, увеличив фото одного из писем Мэриен Рут, развернула его так, чтобы строки из нечитаемых островерхих слов шли параллельно накарябанной надписи на газетной вырезке.

– Посмотрите.

Джоуи подошел, встал позади меня и наклонился к телефону:

– Что это?

– Это письмо писала Мэриен Грейвз.

– Да ладно! – сказал он, когда до него дошло. – Вот те раз!

– Тот же почерк, да? Я ведь не придумываю?

– Правда похоже.

– Он еще получал письма из Новой Зеландии? Вы не знаете?

– Мама родная, да он ездил туда! Ездил много раз! Я не упомянул, так как думал, ему всего-навсего нравилась Новая Зеландия. На нее действительно западают. – Джоуи плюхнулся обратно на диванчик и, схватившись руками за голову, повторил: – Вот те раз.

Бенгальский огонь у меня в животе разорвался. Мне казалось, должен быть виден, просвечивать сквозь кожу скелет.

– Когда он туда