Самый плачевный инцидент касался нескольких еврейских офицеров Добровольческой армии. Во времена Временного правительства некоторое количество их стало офицерами, а малая часть их присоединилась к Добровольческой армии с самого ее основания. Эти люди принимали участие в первых кровопролитных боях и в очень сложном Ледяном походе. Деникин под давлением офицеров-антисемитов уволил их с действительной военной службы. Еврейская делегация, посетившая Деникина в июле 1919 года, просила его восстановить офицеров в прежних должностях, доказывая, что само их присутствие в армии покажет населению, что не все евреи приняли сторону большевиков, и таким образом подорвет пропаганду погромов. Деникин отказал в этой просьбе. Если он не защитил тех, кто присоединился к его армии в самый сложный период, как могли остальные евреи ожидать от него помощи?

Преступления Деникина заключаются в его попустительстве. Он позволил ОСВАГу распространять самую яростную антисемитскую пропаганду. Плакаты ОСВАГа всегда изображали большевиков евреями. Агентство фабриковало истории о евреях, стреляющих из окон по отступающим белым солдатам, о евреях, создающих военные подразделения, воюющие с Добровольческой армией. Деникин позволил своим подчиненным, например генералу Мамонтову, выпускать подобные воззвания: «Вооружайся и вставай против общего врага нашей русской земли, против еврейских большевистских коммунистов… Враждебная сила, которая живет в сердцах евреев-коммунистов, будет уничтожена».

Евреи тщетно просили Деникина осудить погромы. Он отказался, говоря, что такое заявление только увеличит враждебность к его режиму и поддержит подозрения, что он продался евреям. Он сказал делегации, что единственное решение — это общее улучшение морального климата и отказ от всех видов беззакония. В конце концов, в октябре 1919 года он смягчился и осудил погромы. Он обратился к своим войскам в Киеве: «Я получил донесения об использовании силы армии против евреев. Я требую от вас принять энергичные меры, чтобы остановить это, и применить жестокие меры к тем, кто окажется виновным». За этим заявлением последовали самые кровавые погромы в истории Киева.

Неудивительно, что осуждение погромов никто не принял всерьез. Солдаты и офицеры предположили, что оно издано, чтобы ублаготворить зарубежное общественное мнение. Важнее всего, что высшее командование не наказало виновных. Официальные «комиссии по расследованию» были фарсом: евреев принудили засвидетельствовать, что никаких погромов вообще не было. Правительство запретило газетам сообщать о погромах. Генерал Драгомиров, военный губернатор Киева, помиловал тех, кто был признан виновным в массовых убийствах, после того как митрополит ходатайствовал в их защиту. Когда делегация киевского профсоюза протестовала против ареста четверых евреев, Драгомиров пригрозил рабочим трибуналом за дерзость.

Антибольшевистский маниакальный антисемитизм часто удивлял иностранных наблюдателей. Английский журналист Джон Ходжсон, который некоторое время провел в штабе Деникина, писал: «Офицеры и военнослужащие возлагали практически всю вину за беды своей страны на иудеев. Многие считали, что весь переворот был спроектирован неким могущественным и таинственным обществом международных евреев, которые за плату и по приказу Германии улучили психологический момент и захватили бразды правления». В другой раз он написал: «Когда Америка определенно высказалась против любого вмешательства в России, вскоре получила широкое признание идея, что президент Вудро Вильсон был евреем, тогда как мистера Ллойд-Джорджа называли евреем всякий раз, когда приходила каблограмма из Англии, показывающая, как неохотно он оказывает поддержку антибольшевикам».

Секретные донесения и корреспонденция того времени участников Белого движения выявляет, что антисемитизм был ни второстепенным, ни случайным аспектом идеологии белых; это был основной фокус их точки зрения. Как мы можем объяснить эту одержимость? Конечно, русский офицерский состав в императорской России долго был антисемитским. Евреи не могли стать офицерами. Даже во время Первой мировой войны, когда армия отчаянно нуждалась в большем числе офицеров, некоторые кандидаты в школы офицеров находили необходимым указать, что ни их родители, ни даже их деды не были евреями. Офицеры свысока смотрели на евреев-солдат и плохо с ними обращались. Они отождествляли евреев с либерализмом и социализмом — идеологиями, которыми они брезговали. Подавляющее большинство из них вообще не считало проблемой следование царистской политике, которая рассматривала евреев как враждебное и чужеродное меньшинство, само существование которого некоторым образом угрожало русскому народу.

Однако их «нормальный» антисемитизм был умеренным по сравнению с кровожадной одержимостью, которую они проявляли в ходе Гражданской войны. Без сомнения, их ненависти способствовало то, что они видели евреев на важных постах советского режима, но это не может быть исчерпывающим объяснением, поскольку очевидно, что большинство советских лидеров и большинство работников Чека было такими же русскими, как и они сами.

Одной фатальной слабостью Белого движения было его отсутствие идеологии, отсутствие ясно определенных целей. Русские офицеры, которые гордо считали себя аполитичными, без раздумий принимали, что императорский режим — самый лучший для их страны. Когда революция и Гражданская война разрушили ту Россию, которую они любили, они были не готовы ни эмоционально, ни интеллектуально искать причины краха империи. Было слишком болезненно размышлять о том, что большевики находятся в Москве потому, что российский народ не возражает против их присутствия так же категорично, как против идеи восстановления старой России. Офицерам недоставало эмоциональной устойчивости и интеллектуальной смелости признать, что царская Россия потерпела крах, потому что она была анахроничной, коррумпированной и, что важнее всего, неэффективной.

Антисемитизм позволял им объяснить падение их России, без того чтобы задавать слишком много глубоких вопросов. По мере того как они убивали больше евреев, им требовались все более фантастические объяснения, и их картина зловещего могущества евреев становилась все больше и больше похожей на параноидальный бред. Можно проследить прогрессию: по мере того как погромы осенью 1919 года становились все более кровавыми, язык секретных донесений становился все более навязчивым.

Деникин полагал, что погромы наносят вред Белому делу, поскольку подрывают дисциплину армии. Хотелось бы верить, что он был прав и что белые были таким образом наказаны за свои преступления, но это неверно. Антисемитизм был одной из козырных карт белых. Ни одна из тем белой пропаганды не наносила неприятелю больше вреда, чем сотрудничество с евреями и большевиками. Природный антисемитизм, раздуваемый белой пропагандой, заставил многих русских и особенно украинских крестьян выбрать сторону белых. В итоге большевики все-таки победили, но вопреки антисемитизму народа.

Наиболее примечательной чертой интервенции союзнических войск, которую вели Британия и Франция, была ее исключительная абсурдность. Франция пустилась в эту авантюру, не обдумав свои цели и не понимая сложностей. Довольно неправдоподобно, что французы воображали, будто само их присутствие вдохновит антибольшевистские силы в России на победный марш в Москву. Французы часто замечали, что несколько хороших полков может свергнуть правительство Ленина. В этом случае те полки, что высадились в Одессе и Крыму, к таким не относились. На всем протяжении Гражданской войны не было более недисциплинированных солдат, чем французские, греческие, алжирские и сенегальские части под командованием французских офицеров; эти солдаты просто не хотели воевать и были бесполезны.