Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сенаторы удивились этому поступку, но большинство в душе обрадовалось, что теперь «умник» непременно попадет под тяжелый гнев царя. Тотчас донесли Петру, находившемуся в Адмиралтействе, что Долгоруков не в первый раз создает помехи в работе Сената и даже дерзает, как и в настоящем случае, идти против воли государя.
Петр, прочитав донесение, страшно разгневался, тотчас приехал в Сенат и, узнав, что Долгоруков в церкви, послал за ним.
Посыльный передал монарший приказ Долгорукову.
– Слышу, – ответил князь и продолжал молиться.
Между тем Петр снова послал за ним. Второй посыльный получил тот же ответ, но, не смея возвращаться без князя, остался в церкви.
Время шло, раздражение Петра все усиливалось.
– Какое дерзкое упорство! – говорили громко, чтобы государь их услышал, враги Долгорукова.
– Ваше величество теперь сами убедились, – говорили другие, – в его упорстве и непослушании, что причиняет всегда остановку в делах.
Петр послал за Долгоруковым в третий раз и приказал сказать ему, что если он сейчас не явится, то с ним поступят, как с ослушником верховной власти.
Посыльный передал слова государя Долгорукову. Но тот, ничего не говоря в ответ, продолжал молиться, произнося вслух слова Христа: «Воздадити Божия Богови, а кесарева кесареви».
– Что же прикажете донести государю? – спрашивает посыльный.
– Донеси все, что ты видишь и слышишь.
Тот так и сделал.
Между тем обедня кончилась, и вскоре в Сенат явился и сам Долгоруков. Раздраженный Петр одной рукой схватил его за ворот, а другой выхватил свой кортик и крикнул:
– Ты должен умереть, как противник государев и ослушник воли его!
Князь, не теряя присутствия духа, раскрыл свою грудь и спокойно произнес:
– Вот грудь моя. Я без страха готов принять смерть за правду, и ты будешь Александр, а я – Клит[72].
Петр опустил руки и быстро отошел от Долгорукова. Потом, устремив на него долгий взгляд, сказал:
– Как осмелился ты остановить определение, утвержденное мною?
– Ты сам повелел мне представлять тебе истину и стараться о пользе твоего народа. Так могу ли я по совести исполнить то, что противно истине и пользе твоей и народной?..
– Но где же возьмем мы хлеб? – смягченный таким ответом, спросил Петр. – Разве ты хочешь видеть печальное следствие голода?
– Нет, государь, сохрани нас от этого Бог! И средство к отвращению мнимой опасности не требует того беспокойства, в котором я вижу тебя, государь, и господ сенаторов. Если бы господа Сенат[73] подумали поусерднее, то сами нашли бы его. К тому же, еще выгода в том, что новгородцы, более других испытавшие на себе тягости войны, не будут обременены новым налогом.
– Какое же это средство? – спросил уже совсем успокоившийся Петр.
– Изволь сесть, государь, – предложил Долгоруков, – и я тебе скажу, где взять хлеб.
Петр и все сенаторы сели.
– Провиант твой, – начал Долгоруков, – будет здесь не прежде, как через два месяца. А на это время есть у меня запас муки, из которого мне на продовольствие нужно только половину или немного более. Следовательно, у меня есть лишнее. У князя Меншикова, за всеми его расходами, как я доподлинно знаю, остается гораздо более моего. У адмирала[74] тоже. У всех сенаторов и других богатых людей есть излишки. Вот и возьми у нас, и нужды не будет. А как прибудет хлеб, вернешь. Мы же еще довольны будем, что вместо лежалой получим свежую муку.
Государь выслушал князя с превеликим вниманием. Потом, повернувшись к молчавшим сенаторам, спросил:
– Что же вы не противоречите? Правду он говорит или нет?
Все вынуждены были признаться, что князь прав, и изъявили готовность отдать излишки своей муки.
Петр поблагодарил Долгорукова, признался в своей опрометчивости, что положился на представленное мнение Сената, и просил прощения за свой напрасный гнев.
В другом подобном случае Петр, выслушав мнение Долгорукова, поцеловал его в голову и сказал:
– Спасибо, дядя! Ты, право, умнее меня. Не напрасно тебя называют «умником».
– Нет, государь, – отвечал князь, – не умнее. Но у меня немного дел, потому есть время все обдумать. У тебя же дел без числа. Так не диво, что ты их не всегда можешь обдумать как следует.
Наказание обер-секретаря Сената
Один из обер-секретарей Сената, человек весьма дельный и хорошо знающий законы, пользовался особенной милостью Петра. В начале своей службы он вел себя беспорочно, но со временем корысть и дурные примеры заразили его. Он стал брать взятки и кривить правосудием. Взятка в то время почти не считалась дурным поступком, и Петр был бессилен в борьбе с этим общественным пороком. Среди государственных деятелей был только один человек, которого нельзя было уличить во взяточничестве, – сам Петр. И чем сильнее распространялось зло, тем беспощаднее действовал против него царь.
Названный обер-секретарь, разбогатев на взятках, выстроил себе хороший дом, богато обставил его и вообще жил не по средствам. Но у него были враги, которые решили сокрушить его.
Как-то Петр ехал на санях в Сенат. На запятках стояли два денщика[75]. Сговорившись между собой, они вполголоса завели речь о том, каким образом нажил себе богатство этот обер-секретарь. Разговор этот велся в надежде, что государь его услышит, что и произошло.
Петр не подал вида, что все слышал, и решил проверить справедливость этих слухов. Дом обер-секретаря был по пути. Так как Петр не любил откладывать на потом задуманного, он притворился, что озяб, и сказал:
– Куда бы заехать обогреться?.. – И, поравнявшись с домом обер-секретаря, воскликнул: – Да вот же изрядный дом!
Обер-секретарь был уже в Сенате, а в доме оставалась его жена, которую неожиданный приезд государя привел в смятение и страх.
– Не прогневайся, хозяюшка, я заехал к вам обогреться, – успокоил ее государь.
Потом он похвалил дом и его убранство, просил показать ему все комнаты, после чего, поблагодарив хозяйку, поехал в Сенат. Здесь по окончании присутствия он отозвал обер-секретаря в отдельную комнату и наедине потребовал от него искреннего признания: из каких доходов он построил и так богато обставил свой дом?