Завидев Рутгера и травника в наряде бернардинца, цирюльник, до того скучавший у жаровни, просиял и радостно засуетился:

— А, святой отец! Желаете побриться? Вижу, уже не желаете, а зря: у меня хороший инструмент, отточенный на диво, острый. Не бреет — гладит, как шёлк! Я правлю его на дамасском камне — волос на воде разрежет, можете сами попробовать, останетесь довольны! Ох ты ж... как вы заросли-то! Долго странствовали?

— Долгонько. — Жуга откинул капюшон, уселся на табурет и потянул шнурок. Рыжие волосы рассыпались по плечам. — Справишься?

— Что за вопрос! Что надобно?

— Срежь покороче. Сделай тонзуру, — пожелал травник. — Обычно, в общем.

— Это будет стоить два патара.

— Получишь ты свои патары. Только не порежь.

— Не извольте беспокоиться! А если что, у меня есть шафран и кёльнская вода.

Он подбросил угольку в жаровню под латунным тазом, где грелась вода, пару раз качнул ручными мехами, дал пинка какому-то мальчишке, дабы тот не толкнул его ненароком под руку, обернул травника полосатым, как матрас, полотенцем, пощёлкал ножницами и приступил к делу.

— Рутгер, возьми, — позвал травник и незаметно, под покрывалом, отсчитал из кошелька несколько монет, — Чем стоять, купи еды. Возьми бобов, капусты, окорока, масла... Ну, я не знаю, смотри сам. Я буду тут.

Рутгер молча зажал деньги в кулаке, кивнул и пошёл прочь. Душа его была в смятении. Он шёл мимо лотков и палаток, где продавали овощи, орехи, рыбу, креветок и устриц, а сам раздумывал о том, что с ним произошло. Цурбааген был не самым плохим городом, который он знал, сколько-то времени Рутгер даже промышлял здесь, впрочем вскоре перебравшись в соседний Лиссбург. Он вспоминал переулок Луны и дом-полумесяц, засаду — ту ночь, когда он впервые встретился с травником, — и терзался сомнениями. О чём тогда сказал ему Жуга? И главное — что он сделал с толстяком Смитте? Не тогда ли начала свиваться ниточка, которая привела Рутгера к травнику, а их обоих — в Цурбааген? И если Жуга так, походя, сумел свести с ума одного человека, почему бы ему не сделать подобное и с другим? Например, с ним, с Рутгером. А иначе почему он, Рутгер, здравому смыслу вопреки, ходит за травником как привязанный, чуть ли не служит на побегушках? Из-за Зерги? Вряд ли. Всё-таки он — сам по себе, она — сама по себе. И если что-то связывает их, Лис здесь ни при чём. Или — при чём?

И вообще, с какой стати все зовут его Лисом?

Рутгер стиснул зубы. Всё-таки была в этом странность, запутанность, отголоски какой-то давней истории. Он не мог понять, как Зерги к нему относится. Любит его? Ненавидит? Любит и ненавидит? А может, он ей безразличен?

Так, за размышлениями не заметив, как пролетели полчаса, Рутгер набил мешок едой и напоследок решил купить бутылку молока, как вдруг почувствовал, что чья-то ловкая рука легонько, как бы случайно, хлопает его по карманам. Рутгер выждал момент и быстрым движением схватил воришку за запястье. Развернулся и нос к носу столкнулся с каким-то невысоким парнем.

— Ты что это здесь, — прошипел он, — а?

— Это ты чего! — заюлил парень. — Я шёл, а ты хватаешь... — Вдруг он переменился в лице. — Э... Рутгер?!

Наёмник присмотрелся к вору и тоже вздрогнул:

— Штихель!

— Я...

— Твою мать... — Рутгер отпустил его (тот сразу стал разминать запястье). — Ты что... карманничаешь, что ли?

— Я-то? А... Ну, так, по мелочи... — замялся парень. Глядел он в сторону. — Малина ж развалилась. Ты ушёл, другие плюнули. Одно время мы домушничали со Шнырем — знаешь его? Нет? Ну, дело же громкое было... Ну, всё равно. А потом на нас наехали.

— А Цапель что?

— Так Цапель и наехал! Пришлось из Лисса ноги делать. А чего? Куда податься? Вот я и щупаю по ширмам, надо ж как-то жить. А ты где?

Рутгер насупился:

— Где надо.

Штихель шумно почесался, смерил взглядом его потрёпанную одежду, корзинку с продуктами и хмыкнул:

— Служишь, что ли, у кого-то?

— Никому я не служу.

— А... ну...

Тут кто-то тронул Рутгера за плечо; он обернулся и столкнулся с травником.

— Вот ты где! — с облегчением выдохнул Жуга. — А я тебя обыскался. Пойдём, там Сусанна голодная.

Жуга разительно переменился. Рутгер даже сперва не понял, что это он. Хвост волос исчез. Тонзура и короткая стрижка омолодили его и в то же время придали солидности. Рыжина теперь не так бросалась в глаза. Бритое лицо, высокие скулы, шрам на виске, аскетическая худоба и белая бернардинская ряса производили впечатление мрачное и торжественное, хотелось попросить у него благословения. Рутгер, уж на что был чужд подобных сантиментов, и то проникся, что уж говорить о Штихеле... Жуга тем временем пристально смотрел на них и хмурился.

— Это кто? — спросил он наконец.

— Так... старый знакомый. — Рутгер пожал плечами.

— Ага. Ну что же, pax vobiscum, гepp старый знакомый. А теперь забудь, что нас видел. Ну что, всё? Пойдём.

Рутгер кивнул:

— Пошли.

Миг — и они смешались с толпой, оставив Штихеля в унылом одиночестве.

— Вот жохи... — с горькой завистью промолвил он. — Живут же люди, а? Не иначе, новое дело хотят закрутить. Эх, ну почему мне так не везёт! — Тут он опять поскрёб затылок и вдруг задумался. — By Got! — пробормотал он. — Этот монах... где я мог его видеть? Чёрт... Не помню.

А Жуга и Рутгер двигались на юг. Рынок остался позади. Рутгер чувствовал себя неловко. Все встречные, наверное, принимали его за разносчика, который доставляет провиант монахам в обитель. С другой стороны, парочка не вызывала подозрений, разве что бутылка с молоком торчала из корзины самым идиотским образом.

— Куда мы? — Рутгер повертел головой. — Дом там.

— Я знаю, — кивнул травник, — просто мне надо зайти ещё в одно место. Что это был за тип?

— Штихель-то? — спросил Рутгер и вдруг поймал себя на мысли, что стесняется об этом говорить, будто вся его прежняя жизнь, всё его воровское прошлое, которым он так гордился, сделалась вдруг чем-то мелким и постыдным. — Так... Подельник.

Жуга взглянул на своего спутника:

— Чем ты раньше занимался, Рутгер?

— Я наёмник. Можно сказать, налётчик. Убиваю за деньги.

И многих ты убил?

— Порядочно...

— Жуга, казалось, задумался.

— Я тоже когда-то убивал, — сказал он. — Может, за дело, а может, нет. Теперь уже не выяснишь... Это каждый решает для себя сам — когда ему остановиться. А тебе это было зачем? Деньги были нужны? Или ты просто любишь убивать?

— Да сам не знаю, — нахохлился Рутгер. — И деньги не нужны, и убивать не так чтобы люблю... Это что-то вроде орлянки, чёт-нечет, я или меня. Знаешь... а ведь я вполне мог убить и тебя тоже.