Заскрипела лестница — это вернулся Жуга с мешком угля в одной руке и сухими дровами в другой. Без церемоний пересыпав уголь в ведёрко, он выгреб из камина старую золу, сложил полешки домиком, выбил искру и затеплил огонь. За дровами последовал уголь, он дал жар, и в комнате стало вполне уютно.

От промокшей одежды заструился парок. Сусанна поёжилась. Жуга посмотрел на неё и понимающе кивнул.

— Пойди переоденься, — сказал он.

— Во что? У меня ничего нет.

— Там, за шторами, есть комната. В ней шкаф с платьями, комод с бельём... Посмотри сама. Наверное, всё это будет тебе велико, но это лучше, чем ничего. Подбери себе, что подойдёт.

Сусанна покосилась на закрытую дверь и нерешительно поёрзала.

— А там... никого нет?

— Никого там нет и никто не войдёт в этот дом, — устало заверил её травник, прошёлся пятернёй по волосам, стряхнул с пальцев воду и поморщился. — Иди, не бойся. Мне тоже надо переодеться. Яд и пламя, как давно я здесь не был... Так... Я смотрел: все свечи съели мыши, но ты открой шторы: света с улицы должно хватить.

Последние слова немного успокоили девочку, и она ушла. Вернулась она минут через пятнадцать, переодевшись в платье из красной фламандки. Конечно, выбрала она самое красивое, что нашла, хотя платье было ей длинно и безнадёжно велико — края корсажа полностью сошлись, и всё равно оно висело на плечах у девочки как на вешалке. В одной руке она несла груду промокшей одежды, второй поддерживала подол. С плеча свисали плед и одеяло. Жуга бросил на неё критический взгляд и одобрительно кивнул.

— Ну вот, — сказал он, — по крайней мере, теперь ты не замёрзнешь. Одежду брось на пол. Да, прямо здесь. Раскладывай.

От камина тянуло ровным сильным жаром. Пламя гудело в трубе. Комната совсем согрелась, и даже волчья шерсть просохла и распушилась. Рутгер дремал. Жуга раздобыл вина, уже откупорил одну бутылку и теперь помаленьку отхлёбывал прямо из горлышка. Когда Сусанна кончила возиться с тряпками, он кивнул ей на большую оловянную кружку, подвинутую ближе к огню. Девочка помедлила, взяла её и села на пол, на коврик, поближе к огню.

— Садись в кресло, — предложил Жуга, привставая.

— Нет, я здесь... Здесь теплее.

— Ну... как хочешь. — Он пожал плечами и опустился обратно.

Сусанна поднесла кружку к губам и сделала глоток; терпкая сладость мягко скользнула в желудок. Похоже, Жуга добавил в вино пряностей и сахару. По жилам сразу побежало тепло.

— Там кровать, — неловко сказала она, глядя в багровую глубину.

— Она одна, — устало ответил травник, глядя в камин. Он с благодарностью принял плед, хлебнул вина и провёл рукою по лицу. Потряс головой. — Можешь ложиться, я спать всё равно не буду, — сказал он. — Здесь давно никто не живёт, поэтому клопов тут нет. Нужный чулан внизу, но там темно, не дай бог упадёшь с лестницы. Если захочешь по делу, под кроватью есть посудина.

— Я не хочу. — Девочка покраснела и огляделась. — Мы теперь будем здесь жить?

— Мы? — Травник поднял бровь. — Не знаю. Я об этом не думал. Пока нам просто нужно место, чтоб передохнуть. Я надеялся, ты захочешь здесь остаться. Это хороший дом, а Цурбааген — не самый плохой город. Ты могла бы наняться к кому нибудь служанкой или пойти в ученицы к стряпухе... Яд и пламя, я не знаю. Лето кончается, тебе надо как-то жить, что-то делать, если не хочешь умереть с голоду. У меня припасено немного денег, но их не хватит надолго.

— А что будешь делать ты?

Жуга поднял глаза вверх и тронул свисающую рыжую прядь.

— Ну, для начала я завтра схожу на рынок, попрошу цирюльника подстричь мне волосы и выбрить тонзуру, а то и вправду слишком приметно... Потом куплю еды и принесу тебе чего-нибудь переодеться — нельзя же, в самом деле, всё время ходить в одном платье, а Гертины тебе велики. Потом...

— Герта? — перебила его Сусанна. — Её звали Герта, да?

Травник нахмурился:

— Да.

— Расскажи мне про неё! — потребовала она.

— Зачем? Тебе это ни к чему. Иди-ка лучше спать.

— Я не хочу спать, — запротестовала Сусанна. — Я лучше посижу с тобой. Расскажи! Это было давно? Ты любил её?

— Любил? Нет... Она просто... ну, была мне другом.

— А куда она подевалась? Она умерла?

— Ну, в какой-то мере — да... — неохотно признал травник.

— Расскажи!

Жуга зевнул до хруста в челюстях и несколько минут сидел молча, целиком уйдя в воспоминания. Затем заговорил. Белый волк смотрел на него пристально и печально, будто что-то понимал. Его глаза, голубые, как небо, с ошеломительно маленькой для собаки радужкой, казались чем-то чужеродным на мохнатой морде. Блики огня играли на бронзовом ноже. Миновал час, а рассказ всё длился. Сусанна с замиранием сердца слушала о собаках и старьёвщике Рудольфе, о варягах и о путешествии на Запад, к острову пингвинов, о загадочной игре и об эльфийском мальчике, и как тот возмужал, а его дракон поднялся на крыло. Жуга пьянел всё больше, открыл вторую бутылку; в глазах его блестели огоньки воспоминаний. Волк давно уснул. В камин два или три раза подбрасывали угля. Наконец рассказ стал подходить к концу, Жуга говорил всё медленнее, часто замирал, подолгу вглядываясь в огонь, а под занавес истории, не добравшись до финала, незаметно для себя уснул прямо в кресле, поджав ноги и опустив на плечо вихрастую рыжую голову. Кресло было широченным и глубоким, как шахта, в нём вполне можно было устроиться на ночлег. Сусанна выждала минуту или две и встала. На цыпочках подобралась к травнику и склонилась над ним. Во сне лицо его расслабилось, черты обрели несвойственное им спокойствие. Сусанна долго вглядывалась в шрам на его виске, в тонкий абрис губ, сжатых даже во сне, в короткую щетину рыжей бороды, затем придвинулась и тихо тронула его губами в щёку. Жуга заёрзал, застонал, выговорил что-то непонятное, но не проснулся.

— Всё равно ты будешь мой! — прошептала Сусанна, замирая от собственной дерзости. По спине у неё побежали мурашки.

Она осторожно приняла из пальцев травника опустевшую бутылку, поправила на нём плед, а сама вернулась на пол. Стараясь не греметь ведёрком, она рукой подбросила в камин угля, чтобы дольше держалось тепло, отряхнула ладошки, завернулась в одеяло и вскоре уснула у травника в ногах.

* * *

Стук в дверь сперва показался Ялке вырванным из её сна. В последнее время в её восприятии настолько перемещались день и ночь, сон и явь, жизнь и смерть, что составные части одного зачастую казались элементами другого, и наоборот. Да и в самом деле, кто мог прийти в середине ночи? Хозяин корчмы? Вряд ли... зачем? Карел? Этот остался в подземелье с гномом, да и постучался бы в окно, не в дверь.

Стук повторился. Опасаясь разбудить спящего рядом Михеля, она соскользнула с кровати, оглянулась и подошла к дверям.

— Кто там?