снежной головы цилиндр и передал его Говарду. После чего вонзил пальцы в собственное лицо и принялся его разламывать. Длинный нос отпал, снежное крошево посыпалось мистеру Пибоди на колени.

Зои Гримм распахнула рот. Под лицом снеговика, которое ей так нравилось, оказалось другое лицо.

– Вы довольны, мисс Гримм? – спросил незнакомец, которого Зои считала не просто своим прихвостнем, а единственным другом.

– Что здесь творится? – спросила она едва слышно.

Мистер Пибоди промолчал.

Аэрокэб летел в неизвестность.

Глава 16. Тайная организация «Человек-в-красном и К°».

Новый год. Светлый праздник со своими добрыми традициями, со своими героями и даже злодеями. А еще Новый год хранит множество тайн.

И одна из этих тайн жила в некоем доме, стоявшем на самой границе Тремпл-Толл и Сонн.

Дом, о котором идет речь, располагался по адресу «Улица Тощих Кошек, 17» и с виду ничем примечательным не выделялся: четыре этажа, заснеженная крыша, коптящие трубы и светящиеся окна. Такое же строение, как и соседнее, как и прочие, что стояли на этой улице.

Прямо под домом пролегали трамвайные пути, и здание едва заметно сотрясалось всякий раз, как мимо громыхал вагон.

У подъезда стояла бордовая почтовая тумба «№ 129» с гравированным изображением конверта и ключа на покатой передней стенке. К тумбе то и дело подходили люди, бросали свои конверты в прорезь, на которую указывало изображение вытянутого пальца: «Для писем», – и отправлялись дальше.

В день накануне Нового года улица Тощих Кошек жила своей жизнью. Мальчишки из школы «Буффорд» лепили снеговика на тротуаре. Прохожие волочили коробки с подарками и гусей. Громыхая колесами по мостовой, проехал «Трудс», на крыше которого была привязана одна из елочек мистера Макфи.

У почтовой тумбы остановилась пожилая дама, державшая за руку маленькую девочку.

– Бабуня, а он точно прочитает мое письмо? – спросила девочка.

– Разумеется, дорогая, – сказала бабушка и помогла внучке просунуть письмо в щель. – Человек-в-красном читает все письма. Пойдем, нам еще нужно успеть купить краски для открыток…

Кто только ни подходил к почтовой тумбе с тем же вопросом в голове: «А он точно прочитает мое письмо?» И простые клерки с портфельчиками и признаками легкого голодания на лице, и господа адвокаты со вздернутыми носами и снобизмом в прищуренных глазах, и важный доктор с черным саквояжем, и даже толстый господин констебль… Выбрав момент, к тумбе подкрался жулик в черной бархатной маске и длинном смоляном пальто. Оглядевшись по сторонам, он опустил свой конверт в щель и был таков…

Целенаправленно или походя, с грустью или с самодовольством – но сегодня буквально все в Тремпл-Толл рано или поздно подходили к расставленным по городу почтовым тумбам. Никто не мог позволить себе упустить возможность и не отправить письмо, начинающееся словами: «Дорогой Человек-в-красном…»

Но могли ли они знать, что тот самый Человек-в-красном наблюдает за ними прямо сейчас? Как бы они удивились (и некоторые точно рухнули бы в обморок), если бы подняли взгляд и увидели фигуру в красной шубе и колпаке с белой оторочкой в окне четвертого этажа дома № 17 на лице Тощих Кошек.

Прохожие торопились завершить дела перед праздником, они не задирали головы и не глядели на окна верхних этажей. Они не знали, что в этом тривиальном в своей обыденности доме происходят вещи, которые могли бы свести с ума весь Габен, узнай о них кто-нибудь.

Располагавшаяся на последнем этаже контора походила на небольшое почтовое отделение.

В воздухе витали запахи чернил и бумаги. Неярко светились лампы под круглыми зеленоватыми плафонами. Из рога граммофона вырывалась праздничная музыка – ей подыгрывал стук штемпелей.

Тук, тук, тук.

Почти все помещение занимали собой два ряда обтянутых зеленым крепом столов, за которыми сидели служащие в красных вельветовых костюмах-тройках и колпаках.

На столах громоздились горы писем. Клерки выбирали конверт из кучи, проверяли имя и адрес отправителя, а затем ставили один из трех штемпелей: «Важное», «Неважное», «Есть вероятность». После чего запускали конверт по специальному желобу в «Отдел шкафов» – крошечную комнатушку, в которой стояли, собственно, три больших вишневого дерева шкафа с соответствующими табличками на дверцах.

Горы писем на столах постепенно таяли, но их все пополнял клерк, ездивший между столами по узким рельсам на кабинетной дрезине с тележкой. Когда тележка пустела, он возвращался за новой партией к большому коробу, в который через трубу из «Отдела приема» (или попросту, с чердака) сыпались бесконечные конверты.

Работа кипела. Письма шли по маршруту: Короб – Тележка – Стол – Шкаф. И казалось, ничто не способно нарушить этот выверенный и исправно действующий механизм.

Служащие скрытого от любопытных глаз почтового отделения не поднимали голов, не смеялись, не обменивались едкими фразочками, не просились на перерыв. Они лишь четко и последовательно выполняли возложенные на них обязанности.

Распределение писем – это все, ради чего они были созданы. Совершенно одинаковые обладатели гладких, стертых лиц и скрипучих деревянных пальцев выбирали конверт из кучи, ставили штемпель, брали следующий конверт и так далее…

В конторе трудились куклы, ведь только лишь куклам мог доверять тот, кто всем здесь заправлял. Куклы – послушные, куклы – не болтают и не отлынивают от работы. Кукла не устает, а если она сломается, ее можно починить или на худой конец отправить в камин и заменить точно такой же куклой. С куклой в принципе не может возникнуть ситуации, когда она продает секреты своего хозяина в газету и ее приходится устранять…

Что ж, упомянутый хозяин сделал все возможное, чтобы его секреты остались при нем. И неудивительно, ведь он, как-никак, руководил тайной организацией.

Этаж почтового отделения упирался в дверь кабинета, на которой висела табличка: «Человек-в-красном. Не беспокоить!»

В самом кабинете за письменным столом сидел джентльмен в вишневом костюме и в очках с красноватыми стеклами на носу. Он работал с поступившей корреспонденцией, что-то выискивал в письмах, а найдя, переписывал в пухлую книгу учета, время от времени просушивая страницы промокательной бумагой и продевая в них скрепки-указатели.

На столе был идеальный порядок: часы на трех витых бронзовых ножках сверкали, рядом, словно солдатики на плацу, выстроились письменные принадлежности, у края столешницы высилась стопка конвертов, к которой привалился деревянный щелкунчик в двууголке.

Джентльмен за столом совершенно не походил на того добродушного старика, который улыбался всем с коробок печенья. И то верно: для веселья и добродушия он был слишком занятым человеком.

Предпраздничная суматоха пыталась завлечь его, закрутить в лихорадочном танце: