Знаком Бивен дал понять Симону, что следует двигаться направо: обойдя фотографа по широкой дуге, они могли напасть на него сзади. Осторожно пробираясь и стараясь не хрустнуть ни единой веточкой, они оказались метрах в десяти от фотографа, прямо за его спиной.

В принципе, им ничего не стоило подобраться ближе, чтобы схватить его, но был риск, что он их услышит. А при малейшем сигнале тревоги Штайнхофф исчезнет в глубине парка.

Бивен предпочел действовать, как официальное гестапо. Он вытащил из кобуры пистолет, взвел его и рявкнул:

— ШТАЙНХОФФ!

В тот момент, когда человек оборачивался, вспыхнули яркие лучи, заставив групповушников замереть, подобно оленям в свете автомобильных фар. Штайнхофф вцепился в свой фотоаппарат, как хищник в добычу, и не двигался. Бивен по-прежнему целился в него, пытаясь разглядеть, кто стоял за фонарями. Вуайеристы? Полицейские? СС?

Он поверить не мог в такую подлянку судьбы: чтобы мундиры устроили рейд как раз в тот момент, когда они собирались взять своего убийцу!

Пока он путался в мыслях, неподвижность сменилась паникой. Фонари метались, любовники и примкнувшие к ним зрители расползались во все стороны, отовсюду неслись крики.

— Ты взял ствол? — спросил Симона Бивен.

— Какой еще ствол? Конечно нет.

— Жди меня здесь. И не дергайся.

— Нет. Я пойду с тобой.

Они бросились к Штайнхоффу, пока лучи фонарей полосовали деревья. Теперь стала видна форма военных — гестапо. Что они здесь делают, мать их? Или эсэсовцы решили именно сегодня положить конец ночным играм в Тиргартене?

Вокруг них все спешно одевались, попадая ногами то в рукава, то в штанины и натягивая кто кальсоны, кто трусики.

Невероятно, но Штайнхофф не шевельнулся. Он паковал свое оборудование. Еще несколько шагов. Бивен ошибся. Штайнхофф выпрямился, в руке у него был люгер — очевидно, он собирался оказать сопротивление, и самым решительным образом. Бивен притормозил, так что Симон обогнал его — он, конечно же, не разглядел оружия.

В то же мгновение справа появились эсэсовцы, размахивая фонарями и винтовками. Вот-вот начнется бойня. Симон уже был в нескольких метрах от Штайнхоффа, у которого из-под капюшона высверкивал только волчий взгляд — это был он, Космический Призрак, настроившийся дорого продать свою шкуру.

Бивен рванулся, пытаясь удержать Симона, в тот самый момент, когда Штайнхофф наставил дуло люгера. Раздался выстрел. Симон упал на спину, увлекая за собой Бивена. Брызнула струя крови: пуля пробила ладонь психиатра, который заорал так, что чуть не сорвал себе горло.

Гестаповец вскочил и прицелился во врага. Бивен против Штайнхоффа, в трех метрах друг от друга. Но Бивен и не собирался стрелять: он хотел взять того живым. Если все получится, то его отправка в Польшу станет лишь простой формальностью.

Но совсем рядом справа прогремело предупреждение:

— Он мой!

Бивен узнал голос Грюнвальда. Это был не рейд и даже не случайный патруль. Его соперник в гестапо установил за ним постоянную слежку, догадываясь, что бывший коллега не отступится от расследования. Получив сведения, что этот Totengräber сидит в засаде у особняка Штайнхоффа, он собрал свою команду и отследил актера до самого Тиргартена, поняв, что ему светит провести первоклассное задержание.

Раньше, чем Бивен успел отреагировать, Грюнвальд уже мчался к Штайнхоффу, успев послать пулю тому в живот. Разогнавшись, эсэсовец по инерции упал на актера. Оба мужчины покатились по траве. Бивен не мог стрелять, не рискуя попасть в Грюнвальда, — сама по себе эта перспектива его не смущала, но на нем и так повисло слишком много дерьма.

Мужчины боролись во тьме, в то время как уже подоспели другие гестаповцы, но их пугала мысль, что они могут ранить начальника. Все, что им оставалось, — это осветить сцену фонарями и наблюдать, болея за своего.

Бивен вернулся к Симону, который держался за левую руку, не переставая стонать, — раненый, весь в крови, но все пальцы вроде на месте. Бивен скинул куртку, чтобы соорудить временную повязку. В любом случае все пропало: Грюнвальд арестует Штайнхоффа, и, даже если тот при этом сдохнет, все лавры достанутся эсэсовцу и его людям.

Подняв глаза, Бивен увидел, как два противника сошлись врукопашную. Грюнвальду удалось вырваться из захвата Штайнхоффа и прицелиться — он так и не выпустил свое оружие. Штайнхофф с окровавленным животом встал на ноги. Одним движением он откинул капюшон и вцепился зубами в запястье врага.

Грюнвальд выронил свой люгер. Эсэсовцы прицелились в Штайнхоффа, оставшегося без прикрытия, и заорали: «Сдавайся!» Актер их словно не слышал. Невероятным образом он развернулся к своему треножнику и постарался сложить его. Грюнвальд подобрал ствол. Штайнхофф обернулся, и Бивен понял, что снова ошибся. Пока офицер нажимал на спуск, Штайнхофф изготовился, направив на гестаповца длинный клинок, который извлек из треножника.

Грюнвальд попал Штайнхоффу прямо в лицо. Штайнхофф пронзил Грюнвальда своим лезвием. Противники рухнули, заливаясь кровью на глазах у беспомощных гестаповцев.

Бивен, держа Симона на руках, как ребенка, понял, что таков финал этого дела, и ни ему самому, ни Краусу в этом финале места не было.

Минна не успела всерьез забеспокоиться. После недолгой разлуки ее встреча с любимым коньяком заняла весь вечер. Предаваясь радостям воссоединения, она не считала ни стаканчиков, ни часов и в результате просто рухнула без памяти.

Чтобы Минну разбудить, Бивену пришлось сунуть ее голову в ледяную ванну. Конечно же, он не стал бы тревожить Минну, но она была ему нужна. Из руки Симона безостановочно шла кровь, а обращаться в госпиталь нечего было и думать.

Благодаря гипотермическому шоку Минна пришла в себя с бешено трепыхающимся сердцем. Одного брошенного взгляда хватило, чтобы поставить диагноз, — впрочем, Симон и сам уже это сделал. Пуля пробила ладонь, разорвав ткани и задев пястную вену.

Все еще дрожа, но уже более-менее в форме, Минна продезинфицировала и перевязала рану. И только после этого выслушала всю историю. Курт Штайнхофф, актер-вуайерист-фотограф. Ночной балет групповушников. Гестаповский десант. Убитые. Бегство под шумок.

Когда она захотела открыть новую бутылку, для, так сказать, большей ясности сознания, Бивен просто сказал nein. И это «нет» включало в себя лечение на дому, которое он приберегал для особо строптивых. Минна с пересохшим горлом послушно отказалась от своего намерения.

Следует отчетливо понимать, что такое желание выпить у алкоголиков. Это не стремление и не склонность — скорее восстановление естественного порядка вещей. Пьяница неотделим от алкоголя в органическом смысле слова. Атомы способны устанавливать между собой нематериальные связи — попробуйте их разделить, и они все равно восстановят изначальное сцепление. С Минной дело обстояло так же. В определенном смысле, еще до того, как влить в себя утром первую порцию, она уже была алкоголем. Без этого вещества она оставалась незавершенной. Трезвость была противна ее природе. Этот магнетизм, необратимо влекущий ее к отраве, — она ощущала его, едва открыв глаза. Такова была, можно сказать, движущая сила ее сознания.