– О'кей. – Теперь они остались одни, Скот и Мануэла. Плечо у него ныло и мешало ему все больше и больше. Он заметил ее подавленное состояние. – Дюбуа еще объявится, вот увидишь, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно и скрыл его собственный страх, что они пропали в море. – А старика Фаулера вообще ничто не может прикончить.

– О, как я на это надеюсь, – произнесла она, едва не плача. Она видела тогда, как пошатнулся ее муж, и остро чувствовала, как сильно его мучает боль. Скоро мне придется отправиться в больницу, и черт с ним, с фарси. – Это все ожидание.

– Осталось всего несколько часов, Мануэла, еще две птички и пять душ. Потом можно будет и отпраздновать, – добавил Скот, надеясь вопреки всему на удачный исход и думая: тогда весь этот груз перестанет давить на моего отца, он снова будет улыбаться и проживет тысячу лет.

Господи, отказаться от полетов? Я люблю летать, и кабинетная работа мне не нужна. Проводить в Гонконге какое-то время в году – не проблема, но вот Линбар? Я не смогу справиться с Линбаром! Старику придется самому с ним разбираться, я сразу запутаюсь…

В мозгу снова возник давний, постоянно донимавший его вопрос: что бы я делал, если Старика не будет рядом? Он похолодел. Не «если» – «когда». Однажды это произойдет… Может произойти в любой день. Посмотри на Джордона, Талбота. Или на меня с Дюком. Четверть дюйма в сторону – и ты мертв. Или, наоборот, жив. Воля Божья? Карма? Йосс? Не знаю, и это не имеет значения! Я уверен в одном: с тех пор как меня подстрелили, я изменился, вся моя жизнь стала другой, моя былая убежденность в том, что со мной такое просто никогда не может случиться, испарилась, исчезла навсегда, а вместо нее осталась одна лишь проклятая Богом, ледяная, пропитанная вонью уверенность, что я очень и очень смертен. Боже Всемогущий! Так всегда бывает? Интересно, Дюк сейчас чувствует то же самое?

Он посмотрел на Мануэлу. Она пристально вглядывалась в него.

– Извини, я задумался и прослушал, – сказал он и начал набирать номер Ньюбери.

– Я просто сказала: «Разве птичек не три, а душ не восемь?» Ты забыл про Эрикки и Азадэ. Девять, если считать и Шахразаду.

Тегеран, дом Бакравана. 13.14. Шахразада стояла перед высоким зеркалом в ванной, голая, и рассматривала в профиль свой живот, пытаясь определить, не появилась ли в нем дополнительная округлость. Сегодня утром она обратила внимание, что соски кажутся ей более чувствительными, чем обычно, и груди как будто распирало изнутри. «Не волнуйся, – рассмеялась Зара, жена Мешанга, – скоро ты станешь похожей на надувной шар и будешь ходить вся в слезах, плача и стеная, что никогда больше не сможешь влезть в свою старую одежду и, о, какой ты стала уродиной! Только не волнуйся, все ты сможешь, и одежды тебе еще придутся впору, и уродиной ты выглядеть не будешь».

Шахразада сегодня чувствовала себя очень счастливой, тянула время, хмурясь своему отражению и наклоняясь поближе, чтобы проверить, не появились ли у нее морщинки, вертясь перед зеркалом и так и эдак, поднимая волосы наверх и распуская по плечам, собирая их сзади в тяжелый узел и убирая на одну сторону, довольная и успокоенная тем, что видела. Синяки светлели. Ее тело совсем высохло после ванны, и она напудрилась и надела трусики.

В ванную влетела Джари.

– О, принцесса, вы еще не готовы? Его высокопревосходительство вашего брата ожидают к обеду в любую минуту, и весь дом в страхе, что он появится в одном из своих приступов гнева, о, пожалуйста, поторопитесь, мы же не хотим, чтобы он разволновался, правда?.. – Она привычным движением выдернула пробку из ванны, начала прибираться, все время квохча, бормоча и подстегивая Шахразаду. Через несколько мгновений Шахразада была одета. Чулки – колготок в продаже не было уже несколько месяцев, даже на черном рынке, – лифчик не нужен. Теплое голубое кашемировое платье парижского покроя и жакет того же цвета с короткими рукавами и воротником-шалькой. Быстрое движение расчески – и ее волнистые от природы волосы приняли идеальный вид, капелька помады на губы, чуть-чуть подвести глаза.

– Но, принцесса, вы же знаете, как ваш брат не любит косметики?

– О, но я же не выхожу из дома, и Мешанг не… – Шахразада хотела сказать «мой отец», но остановилась, не желая вызывать эту трагедию из дальних уголков своего сознания. Отец в раю, твердо сказала она себе. До дня его поминок, сорокового дня после его смерти, остается еще двадцать пять дней, и до тех пор мы должны продолжать жить.

И любить?

Она не спросила у Джари, что произошло в кофейне в тот день, когда она послала ее сказать ему, что ее муж вернулся и то, что так и не началось, закончилось навсегда. Интересно, где он сейчас, будет ли он и дальше навещать меня в моих снах?

Внизу раздался шум, и они поняли, что Мешанг прибыл. Она последний раз взглянула на себя в зеркало и пошла встречать его.

После того вечера, когда произошло столкновение с Локартом, Мешанг переехал назад в дом со всей семьей. Дом был очень большой, у Шахразады по-прежнему оставались ее комнаты, и она была в восторге оттого, что Зара и трое ее детей своим шумом прогоняли гнетущую тишину и уныние, которые наполняли его до этого. Ее мать стала затворницей, не выходя из своих покоев, она даже ела там, обслуживаемая одной только своей старой прислужницей, и большую часть дня плакала и молилась. Она никогда не выходила, никогда не приглашала никого из них к себе. «Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!» – это все, что она, плача, говорила им из-за запертой двери.

В те часы, когда Мешанг был в доме, Шахразада, Зара и остальные члены семьи изо всех сил старались угождать и льстить ему.

– Ничего, – сказала ей Зара. – Я скоро приведу его в чувство. Он думает, я забыла, что он оскорбил меня, ударив меня и потом выставляя напоказ эту свою юную шлюху, которой его искушает этот подлый сын собаки Киа! О, не волнуйся, милая Шахразада, я отомщу – это было непростительной невоспитанностью с его стороны так обращаться с тобой и… твоим мужем. Скоро мы снова сможем путешествовать… Париж, Лондон, даже Нью-Йорк… сомневаюсь, что у него будет время ездить с нами, и тогда, ах, уж тогда мы порезвимся, будем носить прозрачные платья и иметь по пятьдесят поклонников каждая!

– Я даже не знаю насчет Нью-Йорка. Подвергать себя такой опасности в городе Сатаны, – сказала тогда Шахразада. Но в глубине сердца она задрожала от волнения при этой мысли. Я поеду в Нью– Йорк со своим сыном, пообещала она себе. Томми будет там. Скоро все опять станет нормальным, власть мулл над Хомейни будет сломлена, Революционный комитет распустят, у нас будет настоящее, справедливо избранное демократическое исламское правительство с премьер-министром Базарганом во главе под властью Аллаха, на права женщин больше никто никогда не посягнет, Туде перестанет быть вне закона, и будет работа для всех и мир по всей стране – все будет именно так, как он и говорил.

Я так рада, что я – это я, думала Шахразада.

– Привет, дорогой Мешанг, каким красивым ты сегодня выглядишь, но усталым, о, ты не должен работать так много ради нас всех. Вот, позволь я налью тебе еще прохладной воды с лимоном, как раз как ты любишь.