доводилось ощущать в своей жизни. Я поспешил покинуть помещение.

Первый из попавшихся на пути коттеджей ничего нового не добавил. Я посветил фонарем через разбитое окно. Комната пуста. Похоже, что здесь целых полвека никого не было. Вспомнилось замечание Вильямса, что этот хутор был заброшен еще перед первой мировой войной. Любопытно, что обои на стенах выглядели так, будто бы их наклеили только вчера — удивительное и совершенно необъяснимое явление, наблюдающееся на Западных островах. Ваша бабушка — а в те времена дедушка скорее подал бы на развод, чем занялся домашним хозяйством — оклеивала стены обоями по девять пенсов за ярд, и они оставались как новенькие до вашей старости. .

Следующий коттедж был таким же необитаемым, как и первый.

Ловцы акул жили в третьем коттедже, наиболее удаленном от навеса для разделки рыбы. Выбор логичный и вполне понятный, во всяком случае для меня. Чем дальше от этого зловонного ужаса, тем лучше. Будь у меня выбор, я бы вообще предпочел жить в палатке на противоположном берегу острова. Для ловцов акул рыбья вонь, наверное, то же самое, что насыщенный аммиаком, режущий ноздри, отвратительно едкий запах жидкого навоза для швейцарского крестьянина: запах самой жизни. Символ успеха. За успех люди готовы дорого платить.

Я раскрыл настежь хорошо смазанную — наверняка акульим жиром — дверь и вошел внутрь. Осветил стены фонарем. Бабушка не стала бы проводить время в этой прихожей, но дедушка охотно поставил бы здесь свое любимое кресло и сидел здесь, наблюдая по сторонам, пока борода не поседеет, забыв о том, что можно спуститься к морю. Вдоль одной стены были расставлены съестные припасы, немного, какая- нибудь пара дюжин ящиков виски и множество ящиков пива, поставленных друг на друга. Вильямс сказал, что они австралийцы. Я готов был в это поверить. На остальных трех стенах обоев практически не было видно. Они были сплошь завешаны картинами. Картины были нарисованы в своеобразной манере, в цвете, с обилием тщательно выписанных мелких деталей. Такого обычно не увидишь в лучших музеях и художественных галереях. Совсем не то, что может понравиться бабушке.

Я мельком осмотрел мебель, которую явно не покупали в магазине у Хэрродса, и открыл следующую дверь. Передо мной был короткий коридор. Две двери справа, три двери слева. Следуя теории, что начальник должен занимать большее помещение, я осторожно открыл первую дверь на правой стороне.

В свете фонаря обнаружил неожиданно комфортабельную комнату. Хороший паркет, тяжелые шторы на окнах, пара добротных кресел, дубовый спальный гарнитур с двухспальной кроватью и книжный шкаф. Над кроватью висела лампочка под абажуром. Эти грубые австралийцы любили жить с комфортом. Рядом с дверью — выключатель. Я повернул его, и лампа зажглась.

На широкой кровати лежал один человек, но и одному ему не хватало места. Трудно оценить рост лежащего человека, но ясно было, что попытайся он встать на ноги в комнате с потолком на высоте шести футов десяти дюймов, это кончилось бы сотрясением мозга. Его лицо было повернуто ко мне, но увидеть его было трудно из-за копны длинных волос, спускающихся на глаза, и роскошной густой черной бороды. Он спал без задних ног.

Я подошел к кровати, приставил ему к ребрам дуло пистолета, надавив хорошенько, чтобы пробудить такого великана, и сказал:

— Просыпайтесь!

Он проснулся. Я отошел на почтительное расстояние. Он потер глаза волосатой ручищей, потом оперся локтями и сел на кровати. Я бы не удивился, если бы обнаружил, что он одет в медвежью шкуру. Но нет. На нем была дорогая пижама. Я бы сам от такой не отказался.

Законопослушные граждане, когда их ночной сон прерывает вооруженный пистолетом незнакомец, реагируют по-разному. Начиная от тихого ужаса и кончая апоплексическим всплеском ярости. Бородатый отреагировал по-своему. Он просто уставился на меня из-под темных, нависших как скалы бровей с выражением глаз бенгальского тигра, который мысленно повязывает себе вокруг шеи салфетку, перед тем как совершить решающий прыжок, заканчивающийся обедом. Я отступил еще на пару шагов и сказал:

— Только без глупостей.

— Убери пушку, сынок,— сказал он. Густой, раскатистый бас звучал как будто из подземных глубин.— Убери добром, или мне придется встать, врезать тебе хорошенько и забрать пистолет самому.

— Ну зачем же так грубо,— проворчал я, потом добавил вежливо: — А если я уберу пистолет, вы меня не тронете?

Он подумал недолго и сказал:

— Нет,—потом потянулся за большой черной сигарой и закурил, не спуская с меня глаз. Ядовитые клубы дыма поползли по комнате, и если бы гостю не было неприлично без разрешения подбегать к окну и открывать его, я бы так и сделал, но это стоило мне усилий. Понятно, почему он не обращал внимания на вонь от рыбы: по сравнению с этой сигарой табак дядюшки Артура проходил по той же категории, что и духи Шарлотты.

— Извините за вторжение. Вы Тим Хатчинсон?

— Точно. А ты кто такой, сынок?

— Филип Калверт. Мне нужно воспользоваться одним из ваших судовых передатчиков, чтобы связаться с Лондоном. Кроме того, мне потребуется ваша помощь. Настолько срочно, что вы не можете себе представить. Немало человеческих жизней и миллионы фунтов стерлингов могут пропасть в ближайшие двадцать четыре часа.

Он проводил глазами особенно злостное вулканическое облако ядовитого дыма, поднимающееся к потолку, и перевел взгляд снова на меня.

— Ты шутишь, сынок.

— Я с тобой шутки шутить не собираюсь, обезьяна волосатая. И постарайся обойтись без «сынка», Тимоти.

Он наклонился вперед, сверля меня черными, глубоко посаженными глазами. Не очень-то дружелюбный взгляд, должен прямо сказать. Потом вдруг он расслабился и громко засмеялся.

— Туше, как говорила моя французская гувернантка. Растрогал до слез. Может быть, ты действительно не шутишь. Кто ты такой, Калверт?

Этого на мякине не проведешь. Такой человек согласится тебе помогать только в обмен на правду. Но, судя по всему, за его помощь можно было дорого заплатить. Поэтому, во второй раз за этот вечер и во второй раз в жизни, я произнес:

— Я агент Британской секретной службы.— Хорошо, что дядюшка Артур в этот момент сражался не на жизнь, а на смерть со стихией. Давление у него и так пошаливает, а подобное потрясение, дважды в одну ночь, его бы наверняка прикончило.

Он обдумывал мои слова какое-то время, затем сказал:

— Секретная служба. Может, ты действительно оттуда. Или из психушки. Обычно вы не треплетесь на этот счет.

— Я вынужден это сделать. Все равно после того, как я