Но Гевара, по словам Дюмона, «с гневом отверг» эту идею. Че доказывал, что не чувство собственника нужно прививать кубинцам, но чувство ответственности, и он обстоятельно объяснил французу, что имеет в виду.

Как пишет Дюмон, это было «представление о некоем идеальном социалисте, который не будет восприимчив к меркантильной стороне вещей, будет работать на общество, а не ради личной выгоды». «Че весьма критически относился к успехам Советского Союза в области индустриализации, где, как он выразился, каждый стремится перевыполнить план, но только для того, чтобы заработать больше денег. Гевара считал, что советский человек в действительности не является человеком нового типа, — он не находил в нем существенных отличий от янки. Он не хотел участвовать в сознательном создании на Кубе "второго американского общества"».

Как понял Дюмон, Че склонялся к идее «перешагивания через ступени» в социалистической трансформации Кубы и в прямом переходе от капитализма к коммунизму (примерно это пытался сделать в Китае Мао, когда в 1956 г. начал свой знаменитый «Большой скачок» с принудительной коллективизацией). «Короче говоря, Че шел впереди времени — мыслями он уже жил при коммунизме».

Тем временем в НСП также нарастало разочарование действиями Фиделя. При всех завоеваниях компартии начиная с января 1959 г. было ясно, что она все более становится подчиненной его единоличной воле. Теперь господство Кастро над партией было подтверждено Хрущевым, который в мае отправил ему еще одно личное послание, где говорилось, что Кремль «не рассматривает ни одну из партий как посредника» между собой и Фиделем. Таким образом, на Кубе установился вполне традиционный для Латинской Америки культ сильной личности, пусть даже и с коммунистической окраской.

Владелец и редактор «Боэмии», Мигель Анхель Кеведо, пережил настоящее крушение идеалов, особенно болезненное, если вспомнить, что всего годом ранее он сравнил Че не с кем иным, как с Христом; теперь же Кеведо закрыл свою газету и бежал из страны. Перед этим он обвинил Фиделя в придании Кубе позорного статуса «русского вассала».

По мере того как президентская кампания в США вступала в финальную стадию, нарастали трения между Вашингтоном и Гаваной: Куба стала центральным пунктом в предвыборной программе каждого из двух кандидатов — вице-президента Никсона и сенатора от демократов Джона Ф. Кеннеди, — оба наперебой обещали принять против нее самые жесткие меры. Кеннеди высмеивал Эйзенхауэра с его политикой «ничегонеделания», приведшей к нынешнему кризису. Сам он обещал сделать все, чтобы восстановить «демократию» на Кубе.

Фидель совершил шумный вояж в Нью-Йорк для участия в открытии Генеральной ассамблеи ООН. На сей раз он постарался доставить Вашингтону как можно больше неприятностей. Кубинский лидер поселился в Гарлеме, в отеле «Тереза», представив это как акт изъявления солидарности с угнетаемым черным населением Америки. Он пригласил к себе в гости Хрущева и встретился с «антиимпериалистами» — Кваме Нкрумой, Насером и Неру. Руководители Польши и Болгарии, представлявшие социалистический блок, также нанесли Кастро визит. На заседании Генеральной ассамблеи Фидель с Хрущевым вторили друг другу, воспевая кубинскую революцию и клеймя США за их агрессивное поведение. В то же время они призвали к всемирному ядерному разоружению и реформированию ООН с целью сделать ее более независимой от различных блоков.

Фидель вернулся в Гавану — на борту позаимствованного у Советов самолета «Ил», так как его собственный самолет был задержан властями США. 28 сентября были созданы Комитеты по защите революции. Предполагалось, что это станет общенациональной сетью гражданских организаций и жители каждого квартала во всех крупных и малых городах Кубы сформируют свои комитеты для слежения за тем, как проводятся в жизнь революционные декреты, и для поддержки снизу деятельности государственных органов безопасности.

Посольство США в Гаване обратилось к американским гражданам с настоятельным призывом покинуть остров. Набор и обучение бойцов народного ополчения, которых по подсчетам Фиделя было уже более двух тысяч человек, стало одним из приоритетов внутренней политики Кубы.

В начале октября группа вооруженных кубинцев и один американец были арестованы в Орьенте после перестрелки с правительственными войсками, а несколько дней спустя кубинские солдаты захватили склад оружия и боеприпасов — все это было сброшено самолетом ЦРУ в горах Эскамбрай. Там находилось к тому времени не менее тысячи повстанцев, которым ЦРУ доставляло оружие и провиант; на местности им помогали также торговец Уильям Морган, американец по происхождению, и один из его старых товарищей, бывший полевой командир «Второго фронта» Хесус Каррерас. Фидель приказал армии и ополчению провести массовую эвакуацию местного населения, чтобы изолировать повстанцев от источников еды и информации. Довольно скоро большая часть повстанцев была либо уничтожена, либо захвачена в плен и расстреляна, среди них — Морган и Каррерас. Впрочем, Эскамбрай еще несколько лет оставался центром контрреволюционной деятельности.

В том же месяце на Кубу по приглашению Фиделя вновь приехали Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар. Однако на этот раз Куба уже не очаровала их так, как прежде. «Медовый месяц революции» был позади.

IX

11 октября Че вызвал к себе богатейшего человека на Кубе — сахарного магната Хулио Лобо. Человек культурный, известный богатой частной коллекцией предметов искусства и вещей, связанных с Наполеоном, Лобо являл собой загадку, поскольку наотрез отказался покидать Кубу и не участвовал в каких-либо антикастровских действиях. Но теперь Фидель намеревался взять в свои руки все сахарные заводы, и Че хотел убедить Лобо остаться, чтобы направить свой опыт на благо родины. Решено было предложить Лобо месячный оклад в две тысячи долларов и право оставить за собой любой из своих роскошных домов.

Само по себе предложение подобной зарплаты человеку, чье благосостояние оценивалось в сотни миллионов долларов, может показаться абсурдным, но, возможно, в нем ярче всего проявилась преданность Че своему идеалу и его вера в то, что другие, даже Хулио Лобо, могут его разделить. В условиях утечки из страны опытных специалистов и администраторов он старался удержать на Кубе полезных людей обещанием сохранить им зарплаты, как при капитализме. Для «новой Кубы» зарплата, предложенная Лобо, и впрямь была высока: у Че, жившего только на зарплату команданте, жалованье составляло 250 долларов.

Но Лобо уже принял решение. Он вернулся домой и через два дня улетел в Майами, а оттуда — в Испанию, где и провел остаток жизни. На следующий день правительство национализировало все кубинские банки и крупные торговые, промышленные и транспортные предприятия. Были захвачены все принадлежавшие Лобо сахарные заводы, дома и их содержимое, а его коллекция составила в конечном счете экспозицию государственного музея.

19 октября Вашингтон наложил эмбарго на торговлю с Кубой, запретив все виды экспорта на остров, включая поставки еды и медикаментов. 25 октября Фидель национализировал 166 компаний, принадлежавших американцам, тем самым вынеся смертный приговор американскому бизнесу на Кубе.

28 октября правительство США обратилось с протестом в Организацию американских государств, обвинив Кубу в том, что она получила «существенные» поставки вооружения от стран советского блока. На следующий день Филип Бонсел был отозван в Вашингтон для «расширенных консультаций» и так никогда больше и не вернулся на Кубу.