прочь с поляны пожарища. Промчался через Крутов Вершок, будто вся нечисть лесная за ним гналась. И на льду Упы погонял коня, пытаясь уйти от чувства, будто голубые глаза Заранки, смеющиеся и безжалостные, идут за ним, смотрят из самой души, и сколько ни гони, от них не уйти. Смотрят и вытягивают жизнь, будто пиявки. По спине веяло холодом.

Через несколько верст Ярдар придержал коня и поехал медленнее. Глубоко дышал, стараясь перевести дух. Что теперь метаться? Не было толку в этих переговорах. Не хотела Заранка выкупа и мира – хотела только потешиться его унижением, оттого и требовала неисполнимого.

К тому времени как впереди показалось курево тархановских печей, Ярдар на удивление успокоился. Гнет ушел из души, как будто он возвращался с успехом. Успеха не было, но было сознание, что поступил он правильно. Если суждена ему погибель – лучше погибнуть с честью, чем бесчестьем выкупить жизнь и дальше волочиться бессильным рабом злой судьбы.

Глава 5

Подъезжая к Тархан-городцу, Ярдар заметил копошение народа на тропе между воротами и Упой, а еще на валу. После того как сам без особого труда забрался на вал и перелез плетень, Хастен озаботился, чтобы никто другой в это тревожное время не смог этого сделать, и убедил людей, что надо хоть как-то укрепить город. Выстроить стену быстро было невозможно, и пока решили облить вал водой, чтобы он обледенел. Несколько дней все жители занимались этой работой: по цепочке, как на пожаре, передавали ведра с водой от проруби на вал, а там их выливали на внешний склон. Неровный ледяной панцирь постепенно спускался с вершины, до плетня, стоявшего на половине высоты, и уже выполз за плетень.

Когда Ярдар вошел к себе в избу, там его, кроме Уневы, поджидали Мирава, Хельв и Озора с младшим ребенком на руках. К вошедшему обратились вопросительные лица.

– Ну, что? – за всех спросил Хельв.

Ярдар подошел к столу и молча выложил на него белый сверток. Развернул, так чтобы были видны узорочья.

– Она не взяла? – грустно спросила Унева.

Ярдар мотнул головой.

– Не сговорились вы? – вырвалось у Миравы, хотя по лицу Ярдара и так все было видно. – Но она должна была… Она обещала…

– Обещала? – Ярдар впервые подал голос, вскинув на нее глаза.

– Нет, но она мне сказала… что снимет проклятье, но ей нужна твоя кровь…

– Ха! – Ярдар поперхнулся, потом невесело засмеялся.

– Нужно чуть-чуть! – Мирава всплеснула руками. – Три капли, только чтобы указать путь…

– Свою кровь я бы хоть всю отдал, – Ярдар прямо взглянул на нее. – Но она такую мою кровь запросила, что… пошла бы она к синему лучше!

Мирава мигом догадалась, о чем у них шла речь – о чем-то связанном с Уневой и ребенком. Она-то знала, что с появлением Уневы обида Заранки дополнилась ревностью.

Сердито выдохнув, Мирава сжала кулаки. Несколько дней назад она еще злилась на Ярдара и жалела сестру, по его вине перенесшую несправедливые обиды и изгнание из родных мест. Но сейчас в ее душе случился переворот. Она видела, что Ярдар искренне жалеет о прошлом и готов искупить его любой ценой – касательно самого себя. Но Заранка запросила лишнего. Она не зло сотворенное хочет избыть, а потешиться, покататься на косточках поверженного врага. Мирава пожалела бы Ярдара, даже если бы речь шла только о нем. Но мы все в одном котле, как сказал Ольрад.

– Ин ладно… – проговорила Мирава, и эти слова, обычно выражающие готовность уступить, сейчас прозвучали как вызов.

Ярдар снова вскинула на нее глаза: в душе у него что-то встрепенулось, как при звуке рога, обещающего скорую подмогу. Он почувствовал, что некто другой выходит вперед и перенимает меч и щит из его ослабевших рук.

– Ты, воевода, отдыхай, – сказала Мирава. – Теперь я сама повоюю.

Сразу после этого Мирава разослала мальчишек по городцу, приглашая к себе женщин. В избу их набилось столько, сколько влезло, половина осталась на дворе. За день-два по Тархан-городцу расползлось убеждение, что причина несчастий – проклятие Заранки; надо думать, Дивея или Озора поделились с одной-двумя подругами, а больше и не требуется. Мирава думала, что ее начнут сторониться, но вышло наоборот. Зная ее прямой и доброжелательный нрав, а еще дружбу с Уневой, никто не считал ее сторонницей злой ворожбы, зато лишь в ней, родной сестре Заранки, увидели достойную ей соперницу в борьбе.

– Миравушка, ты сама бы попробовала порчу снять, а? – сказала ей Вербина, пришедшая в числе первых.

По лицам женщин, выражавшим надежду и внимание, по той поспешности, с какой они собрались, бросив домашние дела, Мирава вдруг осознала, что они отводят ей первое место среди них – те, кто старше, у кого много детей, кто принадлежит к исконным тархановским родам, а не взят со стороны, как она. Они увидели в ней силу – именно ту, которая сейчас была нужна для общего спасения. Даже Озора явилась – как ни противилась этому гордость внучки, дочери, сестры и жены воевод, страх матери за семерых детей пересилил.

– Тебе бы попробовать, да, – поддержала Годома. – Одна мать у вас… с ней, оного вы корня, одному вас учили. Если у кого выйдет, помимо нее самой, так у тебя.

И еще Мирава отметила – с некоторых пор Заранку никто здесь не называет по имени. О ней стали говорить, как о тех сущностях, которых именуют «синий», «косой», «лихой», «лютый», «дикий», «корявый»… Ее младшая сестра в глазах людей сделалась сродни тем сущностям.

– Мы все вместе снимем, – сказала Мирава. – Будем делать полотно обыденное, а как сделаем, я его на ту вербу сухую отнесу и там огнем спалю. Так все наши злосчастия с нас будут сняты и возвращены, откуда пришли.

По избе пробежал оживленный говор – всех будто солнцем озарило.

– Вот истинно!

– Средство верное!

– Хорошо надумано!

– Точно так и сделать!

Иные даже встали, будто хотели приняться за работу без промедления.

– Ночью? – спросила Озора. – Или днем?

– Давайте-ка ночью, – решила Мирава. – Чтобы к утру готово было, а потом я отвезу ее и в полночь сожгу.

– Кто будет делать? – спросила Вербина. – Старухи?

– Вдовы! – воскликнула Годома и протянула вперед руки, будто предлагая их. – Сколько нас нынче в Тархан-городце – живо управимся!

Мирава задумалась. Обыденные работы должны делать «чистые» женщины, не живущие с мужьями, – либо девицы, либо вдовы, либо старухи. Старухи опытны, вдов и правда теперь три десятка наберется, однако…

– Девы! – решила она. – Дева вызвала беду, девы и отведут. Завтра как стемнеет, присылайте ко мне