Однако в действительности реального отказа в проведении мобилизации в 1941 г. не было, как, впрочем, и самой мобилизации в общепринятом смысле слова до 22 июня тоже не было.

Просто глубоко и творчески мысливший Сталин сделал это значительно тоньше, естественней, не перенапрягая и без того до крайности напряженную международную обстановку, чем до предела затруднил выдвижение в адрес Советского Союза обвинений в нагнетании милитаристского психоза (кстати говоря, затруднил их до такой степени, что сделал их просто невозможными, даже для германских послевоенных историков!).

Были организованы БУСы — большие учебные сборы резервистов, что в общем-то явление вполне естественное для любой армии. Как-никак, но ведь почти 800 тыс. резервистов было призвано, потом еще 300 тыс.[413] Не говоря уже о том, что еще в феврале 1941 г. Жуков получил разрешение на формирование еще 100 стрелковых дивизий[414].

Кроме того, как известно, с середины мая 1941 г. началось выдвижение войск внутренних округов в сторону западной границы. Чего, кстати говоря, в СССР и не скрывали — наоборот, делали подчеркнуто демонстративно, о чем свидетельствуют все донесения германских разведчиков и дипломатов из Москвы[415]. Демонстративно подчеркивался именно оборонительный характер таких действий, что в условиях известной всему миру крупномасштабной концентрации германских войск у границ СССР выглядело вполне логично, о чем и говорилась еще в Сообщении ТАСС от 9 мая 1941 г.[416]

К слову сказать, и советские послы в зарубежных странах открыто говорили об этой концентрации частей РККА на западных границах. Так, в середине мая 1941 г. советской посол в Швеции — А. М. Коллонтай — совершенно открыто заявляла в дипкорпусе Стокгольма, что «никогда еще в русской истории на западной границе России не было сосредоточено такое большое количество войск, как сегодня»[417]. Едва ли нужно объяснять, что посол говорит только то, что приказывает его правительство.

И без особо жалостливых просьб Жукова и Тимошенко Сталин делал все, что нужно, только в отличие от этих крутолобо-крутозвездных и привыкших всегда идти напролом вояк делал это политически точно выверенно, осторожно, соразмеряя каждый свой шаг с политической целесообразностью, что, по ряду причин объективного и субъективного свойства, интеллектуально было недоступно ни Тимошенко, ни Жукову. К тому же Сталин таким образом еще и прикрывал их же действия. Так что силы-то были сосредоточены своевременно, и силы немалые, но вот что Тимошенко и Жуков сделали с ними — вот ведь в чем вопрос-то!

Короче говоря, в концепции Тухачевского речь шла об организации самого опасного — в силу сваей авантюрный сущности — встречно-лобового, едва ли не абсолютно одномоментного с уже начавшимся нападением противника контрнаступления наших войск, фактически в формате немедленного встречно-лобового контрблицкрига!

…И опять вынужден привлечь внимание к поразительнейшей схожести между идеями «стратега» и фактическими предписаниями Генштаба и НКО, которые были внесены в знаменитые «Красные пакеты», но особенно же в печально известную Директиву № 3 от 22ишня 1941 г., благодаря которой ринувшиеся ее исполнить войска едва окончательно не загубили себя в этом контрнаступлении, корни которого растут все из того же гениального плана от 15 мая 1941 г.

Кстати, нелишне будет обратить внимание еще и на другой, не менее поразительной схожести факт. В апогее разработки своей концепции Тухачевский додумался до особой целесообразности нанесения превентивных ударов по противнику именно в начальный период войны и тоже для срыва мобилизации, сосредоточения и развертывания его войск[418]. Проще говоря, додумался до целесообразности превращения СССР в агрессора, что категорически неприемлемо для России!

Но вот ведь в чем еще все дело-то. Апогей усилий по укоренению этой концепции Тухачевского в системе военно-стратегического мышления и планирования того времени полностью совпал с попытками политического ядра внутренней оппозиции антисталинского характера подвести политико-идеологическую платформу под будущие поражение и переворот, основанную на яро русофобских идеях «классиков» научного коммунизма, в частности Фридриха Энгельса.

Инициативу в этом вопросе проявил один из видных представителей т. н. «ленинской гвардии» из запломбированного вагона — Владимир Викторович Адоратский, являвшийся в то время директором Института Маркса — Энгельса — Ленина. Именно он предложил опубликовать в № 13 — 14 за 1934 г. теоретического органа партии — журнала «Большевик» — якобы ранее не переводившуюся на русский язык статью Ф. Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 г.[419]

Сталину не составило никакого труда мгновенно установить, что это политически очень тонкая провокация с не менее далеко идущими последствиями.

Дело прежде всего в том, что директору Института Маркса — Энгельса — Ленина по меньшей мере было грешно утверждать, тем более в письменной форме (в виде записки в Политбюро), что-де эту статью «классика» ранее не переводили на русский язык.

Она вообще была написана Ф. Энгельсом по заказу одного из главарей подрывной организации «Освобождение Труда», хорошо известной по истории политического бандитизма и терроризма в России Веры Засулич.