Рис. 5–23 объясняет, почему уязвимость анократий в отношении насилия стала проблемой. Когда в конце 1980-х число автократий в мире стало уменьшаться, число анократий выросло. Теперь они расположены по оси от Центральной Африки через Ближний Восток до Западной и Южной Азии, что в целом совпадает с зонами войн на рис. 6–5[784].

Там, где завоевание государственной власти воспринимают как джекпот, при котором «победитель получает все», опасность гражданских войн возрастает еще больше, если в распоряжении правительства оказывается манна небесная вроде нефти, золота, бриллиантов и стратегических полезных ископаемых. Это золотое дно вовсе не благословение свыше, а источник так называемого проклятия ресурсов, известного также как парадокс изобилия и «золото дураков». Для стран, богатых легко монополизируемыми невозобновляемыми ресурсами, характерен медленный экономический рост, дрянное правление и высокий уровень насилия. Как сказал венесуэльский политик Хуан Пабло Перес Альфонсо, «нефть — это экскременты дьявола»[785]. Природные ресурсы способствуют концентрации власти и денег в руках монополистов — обычно правящей элиты, но иногда и местечкового некоронованного короля. Лидер сосредоточен только на том, как отбиться от конкурентов, покушающихся на его дойную корову, и совершенно не заинтересован в укреплении торговли, которая обогащает общество в целом, связывая людей взаимными обязательствами. Кольер, экономист Дамбиса Мойо и другие аналитики обратили внимание на связанный с этим парадокс. Помощь из-за рубежа может даже усугубить проблему, потому что расходуется не на построение устойчивой экономической инфраструктуры, а обогащает лидеров, которые ее «распределяют» и укрепляют свою власть. Столь же токсична сверхприбыльная контрабанда вроде кокаина, опиума и бриллиантов, поскольку доход, который она приносит, позволяет коррумпированным политикам и наркобаронам контролировать нелегальные анклавы преступности и каналы сбыта товара.

Кольер заметил, что «страны третьего мира существуют в XXI столетии, но по сути живут в XI, их реальность — гражданские войны, чума и невежество»[786]. Аналогия с этим злополучным столетием, стоявшим у порога цивилизационного процесса с его эффективным управлением, вполне уместна. В книге «Пережитки войны» (The Remnants of War) Мюллер замечает, что сегодня большая часть вооруженных конфликтов в мире это не завоевательные кампании, осуществляемые силами профессиональных армий. Нынче это грабеж, запугивание, месть и насилие, совершаемое группами безработной молодежи на службе у бандитов или местных политиков, очень похожими на личные армии средневековых баронов, набранные из отбросов общества. Мюллер пишет:

Мюллер цитирует рассказы свидетелей, подтверждающие, что печально известные гражданские войны и проявления геноцида 1990-х в Боснии, Колумбии, Хорватии, Восточном Тиморе, Косово, Либерии, Руанде, Сьерра-Леоне, Сомали, Зимбабве и других странах так называемой Афразийской дуги нестабильности велись, как правило, группировками в стельку пьяных или одурманенных наркотиками бандитов. Вот как Мюллер рисует образ некоторых «солдат» гражданской войны в Либерии 1989–1996 гг.:

Политологи Джеймс Фирон и Дэвид Лайтин сопроводили эту зарисовку данными, подтверждающими, что гражданские войны сегодня ведутся небольшими группами легковооруженных мужчин, которые, используя знание местного ландшафта, ускользают от правительственной армии и запугивают осведомителей и сторонников правительства. У мятежей и партизанских войн в отдаленных районах может быть сколько угодно причин, но по сути это не столько межэтническая, религиозная или идеологическая борьба, сколько битва за место под солнцем между уличными бандами или мафиями. Осуществив регрессионный анализ 122 гражданских войн с 1945 по 1999 г., Фирон и Лайтин обнаружили, что при равном уровне доходов на душу населения (который они взяли в качестве приблизительной оценки правительственных ресурсов) вероятность гражданских войн не повышалась для стран, осуществляющих дискриминацию своих религиозных или языковых меньшинств, или для стран с высоким уровнем имущественного неравенства. Гражданские войны чаще разгорались в странах с большим количеством населения, гористым ландшафтом, новыми или нестабильными правительствами, значительным нефтяным экспортом и (возможно) с большой долей молодых мужчин. Фирон и Лайтин заключают: «Наша теоретическая интерпретация скорее гоббсовская, чем экономическая. Там, где власть государства сравнительно слаба и неустойчива, страх и удобный случай способствуют возвышению местных царьков, которые осуществляют самосуд, присваивая себе право на „сбор налогов“ в собственный карман»[789].

~

Волна гражданских войн поднялась из децивилизационной анархии деколонизации, а недавний ее спад можно объяснить процессом возвращения цивилизации, в рамках которого компетентные правительства начинают служить своим гражданам и защищать, а не эксплуатировать их[790]. Во многих африканских странах психопатов вроде Бокассы сменили ответственные демократические лидеры, а ЮАР проголосовала за Нельсона Манделу, одного из величайших государственных деятелей в истории[791].