Все вокруг стало совсем ненастоящим, больше похожим на выплюнутую жвачку и ни в чем, ни в чем не находила я ни солнца, ни луны, ни звезд. В моем индивидуальном восприятии куда-то окончательно пропал свет. Зато через день – уколы острым шилом в сердце, а еще память любила ужалить тонким, пронзительно острым жалом в горло. Несчастное горло иногда корчилось и корежилось, но ничего не могло поделать; иногда же меня сильно рвало, а потом чуть отпускало.

За окном только снег, снег. Бесконечный снег. А после был дождь, дождь. Такой же бесконечный и бессмысленный дождь. В моей комнатенке все время стояла густая, плотная, почти материально осязаемая и, словно старая бронза, тяжелая духота. От духоты противно кружилась голова, но хотя я пробовала часто открывать окно и проветривать удушливый смрад, ничто не помогало. Особенно неохотно нагибалось тело: в такие моменты на несколько неподвижно зависших секунд становилось темно в глазах, их заливало чем-то горячим и липким, а веки становилось не разомкнуть.

Внутренний, не видимый глазу огонь неизъяснимой тревоги и мучительной боязни будущего жадно пожирал мои внутренности, во всяком случае я так интуитивно себе то воображала. Иногда явственное ощущение того, что я сижу в темном и узком гробу живая, но без всякой надежды из него выбраться, заставляло желать более легкой смерти. К тому же в темных углах сего гроба стал мне рисоваться клыкастый и мерзкий до отвращения лик. Если с кабаньего рыла ободрать щетину, приделать бычьи рога и огромные кривые уши, то портрет его как раз и представится. Ушастый и рогатый так и норовил прижаться к моим губам с поцелуем, и, надо признаться, иногда ему это удавалось, но до чего же меня возмущало его тупое самодовольство, считающее себя самой высшей и всемогущей силой на свете. После таких мерзких моментов я запиралась в ванной комнате, посильнее включала воду и истерически рыдала. Почему так скрытно? А мне совсем не хотелось, чтобы местные психологи проведали про мои одинокие истерики и безумные состояния; я им не доверяла.

Острая до болезненности интуиция в моменты просветления подсказывала, что тем либо иным способом я должна постараться произвести на всех приятное впечатление; что за мной ежечасно, хотя и ненавязчиво наблюдают и все проявления характера и нрава фиксируют; что тем или иным боком дикие фантазии и несуразные рыдания могут сильно мне навредить; что я могу очутиться в числе тяжелых пациентов в месте куда более специализированном, чем нынешнее.

Вот потому запирала я себя изнутри на «семь чугунных замков», а когда появлялась «на люди», то натягивала на бледную усохшую физиономию миловидную и не лишенную легкого налета интеллектуального флера маску мягкой грусти и без нее за дверью своей одинокой обители не рисковала показаться. Никогда я не была до конца откровенна ни с одним из всех достаточно милых или такими представляющимися аскербадсовских психологов, психоневрологов и психоаналитиков. Жизнь научила тщательнейшим образом взвешивать каждое слово в разговоре не только с персоналом, но и с другими находящимися на излечении лицами.

Не дай Бог, муж или его адвокат сумеют прознать про специфику моего нынешнего места проживания, то будет для меня самой великой вселенской катастрофой, настоящим концом света! Вот кто со стопроцентной уверенностью использует подобный факт против несчастной матери. Потому ни с кем и никогда не стану я больше откровенничать, никому я не должна больше доверять – надо стараться всегда «держать рот на замке, а ухо востро», с тихой скромностью, а тем более, когда никто ничего не спрашивает. Зачем смешные люди пытаются кому-то что-то объяснять, если «молчание – золото» и так легко «сойти за умного»? Кто кого слушает в этом суетном мире? Кто здесь кем интересуется, кроме самих себя и своих преходящих и тленных, с точки зрения вечности, проблем? Что есть по сути вся наша никчемная, суетливая, по большей части пустая и фальшивая жизнь? Кому такое нужно? Начинаешь с того, что тебе бирку привязывают к руке, а кончаешь тем – что к ноге. Два самых важных события, которых точно не избежит никто их живущих, а остальное слишком условно и не необходимо.

Как в кошмарном сне душа моя быстро скатывалась в бессмысленный вселенский хаос и торопливо прогрессировала к полному и завершающему раздрыгу-развалу, однако мысли о сыне, учеба и предписанные врачами таблетки группы CCPU (это когда пациент не способен умереть, сколько бы препаратов ни заглотил одновременно!): сипромил, сероксад, ситалопрам и синсенг все же худо-бедно, но позволяли хоть как-то выносить нескончаемую жизненную муку и поддерживали психический аппарат на плаву.

* * *

«Дорогая моя Майечка!

Больше полугода прошло с тех пор, как мы почти каждый день имели возможность встречаться с тобой. Мне стало казаться, что Москва на самом деле была лишь в моих грезах.

Теперь сижу я, такая одинокая и всеми на свете позабытая, в норвежских заснеженных лесах-полях. Норвегия – страна богатая, сытая, ухоженная и безопасная, но такая от меня далекая-предалекая и холодная-прехолодная. Но в любом случае именно норвежцы мне пытались помочь, чем тронули почти до слез. Ведь ничего подобного от них я ничуть не ожидала, искренне думала, что все люди здесь, как мраморные парковые скульптуры.

Прошлой ночью снился мне странный, верно, не к добру сон.

Косматая, одетая в разноцветные лохмотья, но молодая ведьма, именующая меня любимой подруженькой, прямо на моих глазах зарезала у большого костра черного петуха, а его кровь дала выпить пушистому черному коту. Кот сразу же принялся раздуваться в размерах – увеличился раза в три, замурлыкал от удовольствия и подошел ко мне ластиться-тереться. Я тому была рада, так как сама и являлась владелицей того огромного, ростом с пантеру, котяры и даже внешне выглядела похожей на всклокоченную колдунью. Может быть, ты примерно знаешь, к чему подобное может сниться? Так неспокойно на сердце!

Творится что-то весьма странное в моей нынешней жизни. Иногда кажется, что это вовсе и не жизнь, а бред воспаленного воображения.

А впереди меня ждет очередной этап «войны адвокатов», наверное, дело окончится судом. Обратилась к юристу вынужденно, так как супруг наотрез отказывается отдать мне ребенка для совместного проживания с матерью. В январе он мне еще и угрожал, что вместе с сыном переедет из Норвегии куда-то еще. Его слова привели меня в неописуемый ужас, и я обратилась к норвежским властям с просьбой о защите. Они должны останавливать его на границе всякий раз, когда он будет пытаться пересечь ее в компании с моим мальчиком. Выезжать за рубеж с ребенком Вадим теперь может лишь с моего письменного разрешения, то же самое касается и меня. Мужчины и женщины здесь равноправны по отношению к детям, один супруг, согласно закону, не имеет никаких преимуществ перед другим, определяемых половыми признаками. Тут – не Россия.

Моя основная проблема перед битвой за сына то, что я пока не имею работы и, соответственно, устойчивых средств даже к собственному существованию. Найти иностранцу достойную работу достаточно сложно, в первую очередь необходимо очень основательно выучить язык, что само по себе требует уйму времени и сил. Пока продолжаю настойчиво ходить на компьютерные курсы. Лекции читаются на норвежском, но установочные программы – английские, и по-английски сдаем экзамены – конечно же, так мне гораздо легче. Учусь по-прежнему каждый день с девяти до трех, потом можно остаться на дополнительное машинное время и попрактиковаться. То ли от адской смеси иностранных языков, а может, от постоянной концентрации сразу и зрения, и мозгов или же просто заедает суровая депрессия, но иногда по вечерам адски болит голова, мерещатся всякие ужасы и чувствую себя, как в мышеловке.