его приближённые за это. Все говорят, что надо только сторговаться с членами временного правительства»[1029].

И хотя есть большие основания полагать, что записи дневника Дубенского претерпели определённые изменения по согласованию с так называемыми «следователями» ВЧСК, фраза о «нашей революции» из уст свитского генерала говорит о многом.

Кроме того, не будем забывать, что воспоминания о том, что происходило в императорских поездах в период с 27-го февраля по 4-е марта, оставила очень небольшая часть очевидцев. Не оставили воспоминаний герцог Н. Н. Лейхтенбергский, граф В. Б. Фредерикс, князь В. А. Долгоруков, М. Ежов, К. А. Нарышкин, граф А. Н. Граббе, барон Р. А. Штакельберг, полковник Таль и многие другие.

О честности воспоминаний царской свиты может служить хотя бы следующий отрывок из записей Мордвинова. Он пишет, что утром 1-го марта, со слов Граббе, он узнал, что ночью на Малой Вишере «наши железнодорожники свитского поезда разъединили путевой телеграфный провод на Петроград, перевели на другой конец паровоз, и наш поезд быстрым ходом двигался назад»[1030].

Из приводимых нами телеграмм железнодорожного начальства Малой Вишеры, перешедшего на сторону революции, мы знаем, что это оно, а не железнодорожники свитского поезда оборвали телеграфную связь между литерными поездами и Петроградом.

Отношение дворцового коменданта генерала В. Н. Воейкова к заговору очень туманно. Вполне возможно, что он дал себя уговорить уже во время следования императорского поезда в Петроград. Но тот факт, что 28-го февраля он был пособником заговорщиков, у нас не вызывает сомнений. Показательно, что на допросе ВЧСК бывший дворцовый комендант без зазрения совести порочил свергнутого императора и императрицу, которые в то время находились в заключении.

Мы уже говорили о том, что в императорском поезде должен был быть человек, который бы информировал постоянно заговорщиков о происходящих событиях. В архивах мы находим таинственные тексты переговоров по прямому проводу из района следования литерных поездов какого-то неизвестного с революционными властями. Вот, например, одна из них: «Можноли дать воззвать? Если будет нужно, что следует сказать? Бологое. Больше в этом месте находиться не могу, скрываюсь, так как могут обнаружить»[1031].

О каком воззвании идёт речь? Откуда шли эти переговоры? Кто был адресатом неизвестного? Кто мог его обнаружить? Вопросы эти остаются открытыми.

Произошёл ли в Малой Вишере прямой захват императора? На наш взгляд, фактически да. Однако, скорее всего, решающие события должны были разыграться в Бологом или на станции Дно. Малая Вишера находилась слишком близко от Тосно, которое, судя по всему, была в руках верной царю жандармерии. Да и в самой Малой Вишере, по всей вероятности, были верные императору люди. Заговорщикам надо было отвезти литерные поезда в такое место, которое бы полностью ими контролировалось. Именно там император должен был быть окончательно изолирован и насильственно лишён власти.

28-е февраля. Петроград

Свержение императорского правительства. Планы Родзянко

Утром 28-го февраля у военного министра генерала Беляева окончательно спала пелена с глаз по поводу действий Родзянко. Ещё ночью Беляев, полагая, что имеет дело с верноподданным, советовался с Родзянко, участвовал в переговорах с ним. Ранним утром 28-го февраля последний оплот законной власти, Адмиралтейство, где собрался отряд верных правительству войск, был осаждён революционными толпами. Беляев позвонил Родзянко, просил содействия. В ответ услышал повелительно-угрожающий приказ Родзянко о немедленной сдаче. Это говорил уже не председатель Государственной Думы Российской империи, а глава революционного правительства. В унисон требованиям Родзянко пришло известие, что гарнизон Петропавловской крепости перешёл на сторону ВКГД.

В 11 часов 30 минут генерал Хабалов направил начальнику штаба Ставки генералу Алексееву телеграмму, в которой известил его, что в его распоряжении «в здании Главного Адмиралтейства осталось четыре гвардейские роты, пять эскадронов и сотен, две батареи. Прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются по соглашению с ними нейтральными. Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются. Весь город захвачен революционерами, телефон не действует, связи с частями города нет»[1032].

Ко времени отправки этой телеграммы почти все министры императорского правительства уже были арестованы.

В 12 часов к генералу Хабалову явился посланник от морского министра Григоровича, который потребовал во избежание разрушения здания Адмиралтейства пушками Петропавловской крепости немедленно очистить здание. Беляев отдал формальный приказ об уходе из Адмиралтейства. Через 15 минут все войска покинули Адмиралтейство. В 13 часов 30 минут Беляев телеграфировал Алексееву: «Около 12 часов дня 28 февраля остатки верных частей, в числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулемётной роты по требованию морского министра были выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому здание. Перевод всех этих войск в другое место не был разумным ввиду неполной их надёжности. Части распределены по казармам, причём во избежание отнятия оружия по пути следования ружья и пулемёты, а также замки орудий сданы морскому министру. Беляев»[1033].

Насчёт «неполной надёжности войск» Беляев явно лукавил. В Адмиралтействе солдаты были настроены сначала хорошо и были готовы к сопротивлению революции. Даже после приказа покинуть Адмиралтейство «измайловцы» выходили с песнями «Взвейтесь соколы орлами». На Выборгской стороне неравный бой с мятежниками вели офицеры и солдаты «самокатчики». Правительство пало исключительно из-за своей абсолютной неспособности, или нежелания, к сопротивлению.

Как верно пишет генерал Спиридович: «Героев, готовых погибнуть, тогда было много в Петрограде, но высшая военная власть, растерявшись, не сумела их использовать и сама погибла бесславно»[1034].

Однако, говоря о беспомощности властей, нельзя забывать и ещё об одном и весьма важном моменте. Дело в том, что причина перехода войск на сторону революции, кроме чисто шкурных интересов, которые всё же не были доминирующими, заключалась в умелой и организованной пропаганде. При этом следует отметить, что эта пропаганда в войсках отнюдь не всегда носила антимонархический характер. Главным объектом нападок пропагандистов среди солдат поначалу в основном было правительство, которое объявлялось «изменническим».

Результаты этой пропаганды хорошо видны в воспоминаниях полковника И. А. Артабалевского, из Лейб-гвардии Стрелкового полка. Описывая февральские события 1917 года, полковник Артабалевский приводит слова нижних чинов своего полка: «Подпрапорщик Дирегин:

— У генерала Хабалова войск нет, господа все за Думу. Если уж господа с Думой, то нам тоже надо идти с нею.