28-е февраля. Петроград. Изоляция императрицы Александры Феодоровны, царских детей и великого князя Михаила Александровича

В 9 1/2 утра 28-го февраля гувернёр наследника цесаревича Алексея Николаевича Пьер Жильяр направлялся к своему воспитаннику. Однако, как вспоминал Жильяр, императрица Александра Феодоровна сделала «мне знак следовать за нею в соседнюю залу. Она мне объявила, что столица фактически в руках революционеров и что Дума образовала Временное правительство, во главе которого стоит Родзянко. Я только что получила от Государя телеграмму, в которой он извещает о своём прибытии к 6 часам утра. Но он желает, чтобы мы покинули Царское Село и переехали в Гатчину, или чтобы мы выехали к нему навстречу. Прикажите всё приготовить на случай отъезда Алексея.

Приказания отданы. Её Величество находится в тревожной нерешительности. В 4 часа доктор Деревенко возвращается из госпиталя и объявляет нам, что весь петроградский железнодорожный узел уже занят революционерами, что мы не сможем выехать и что очень мало вероятий, чтобы Государь мог сюда доехать»[1053].

Эти воспоминания Пьера Жильяра вызывают определённое недоумение. Во-первых, нам неизвестна телеграмма императора Николая II, которая пришла бы к императрице утром 28-го февраля. Генерал Спиридович пишет, что в 22 часа того же дня императрице пришла телеграмма от Николая II, в которой говорилось, что он завтра надеется быть дома. Это, несомненно, телеграмма из Лихославля. Но возможно Спиридович, читая «Переписку Николая и Александры Романовых», изданную в СССР, в которой, между прочим, была опубликована и телеграмма из Лихославля, решил, что императрица её получила.

По воспоминаниям графа Бенкендорфа о прибытии императора и о его желании, чтобы его семья покинула Александровский дворец, Государыне сообщили сам Бенкендорф и генерал Гротен. Во-вторых, очень странно, чтобы император просил бы императрицу и больных детей ехать к нему навстречу. Речь здесь идёт либо о том, что Жильяр что-то напутал, либо о том, что речь шла о дезинформации императрицы со стороны Родзянко. Как мы помним, он одно время настаивал на выезде Царской Семьи из Александровского дворца.

В то же время, баронесса С. К. Буксгевден вспоминала об обстоятельствах утра 28-го февраля несколько по-иному. «Утром 13-го марта (28-го февраля по юлианскому календарю — П. М.) императрица сказала мне, чтобы я начала, не торопясь, паковать вещи, чтобы можно было при необходимости сразу уехать вместе с императорской семьёй из дворца. В это утро вновь был поднят вопрос об отъезде императрицы, но, как оказалось, слишком поздно. Когда граф Бенкендорф поинтересовался у командующего железнодорожным батальоном, сможет ли императорский поезд немедленно прибыть из Петрограда в Царское Село для отъезда императрицы, то командующий ответил, что даже если бы ему удалось доставить поезд из столицы, за эти самые четыре часа события способны зайти так далеко, что поезд могут просто не пропустить дальше по линии. Если бы императрица и её дети отправились в путь 12-го (т. е. 27-го февраля по юл. календарю — П. М.) или рано утром 13-го на обычном поезде, они, скорее всего, успели бы застать императора в Могилёве или встретиться бы с ним по дороге.

У императрицы до сих пор не было никаких известий от императора, и она лишь с большим трудом могла справляться со своим беспокойством. Император обычно отвечал на её телеграммы в течение двух часов, поэтому его молчание оказалось для неё свидетельством того, что ситуация стала угрожающей и за пределами Петрограда» (выделено нами — П. М.)[1054].

Таким образом, баронесса Буксгевден подтверждает факт того, что 28-го февраля связь императрицы Александры Феодоровны с императором Николаем II резко оборвалась. Это же подтверждает и подруга императрицы Юлия Ден, которая находилась в те дни при Государыне. «Во вторник утром […] Государыня сказала, что неоднократно посылала телеграммы императору, но ответа так и не получила»[1055].

Однако насколько действительно было невозможно императрице и её детям покинуть Царское Село? Как писал великий князь Андрей Владимирович: «Насколько это не соответствовало истине, видно из того, что мой брат Великий Князь Борис Владимирович выехал из Царского Села с обыкновенным пассажирским поездом по Виндавской железной дороге 1-го марта вполне благополучно»[1056].

Таким образом, императрица и императорские дети не могли выехать из Царского Села не по причине революционной анархии на железных дорогах, а по причине сознательной изоляции.

Но эта изоляция не могла быть осуществлена без содействия со стороны определённых людей, отвечавших за безопасность императорской резиденции. В начале 28-го февраля в Царском Селе было всё спокойно. Пробравшийся из охваченного мятежом Петрограда генерал К. И. Глобачёв поразился этому спокойствия, царившему в Царском Селе. «Царское, — писал он, — после всего того, что пришлось увидеть и пережить в Петрограде, поразило меня сохранившимся порядком и той тишиной, которая там царствовала. Посты Конвоя Его Величества стояли на своих местах, дворцовая полиция продолжала исполнять свои обязанности, и, казалось, жизнь города протекала совершенно нормально, но во всём этом всё-таки чувствовалась какая-то нервная напряжённость и ожидание чего-то надвигающегося, неизбежного»[1057].

Следует отметить, что командование охраны императорской резиденции уже 28-го февраля проявляло странное отношение к происходившим событиям. Когда генерал Глобачёв обратился к начальнику Дворцовой полиции полковнику Б. А. Герарди и сообщил об опасности движения революционеров на Царское Село, то в ответ он услышал от Герарди, что Царское Село находится в полной безопасности. «Здесь, — утверждал полковник, — имеется верный гарнизон до пяти тысяч, который даст отпор, что Александровский дворец окружён пулемётами и что в Царском сегодня был великий князь Михаил Александрович (явная ошибка: 28-го февраля утром в Александровском дворце побывал великий князь Павел Александрович — П. М.), который уверил императрицу в полном спокойствии и что ни ей, ни детям ничего не угрожает»[1058].

Далее Глобачёв сообщает следующее: «Из разговора с Герарди и с другими лицами я вынес впечатление, что они не уясняют себе сущности совершающихся событий. По их мнению, всё сводится к простому дворцовому перевороту в пользу великого князя Михаила Александровича (выделено нами — П. М.)»[1059].

То есть, может быть, Герарди и остальные не понимали, что происходит революция, но то, что происходит переворот, направленный против императора Николая II они понимали отлично. Генерал Спиридович приводит «остроты» Герарди: «Ну что ж, не будет Николая, будет Михаил»[1060].