— Я люблю тебя, Хикс. Ты единственный мужчина, которого я когда-либо любила, и я никогда не полюблю другого, потому что и не должна.

Хикс снова обхватил пальцами ее запястье, на этот раз оба, и держа их руки перед собой, опустил в них свое лицо.

— Я пытался все исправить, — тихо напомнил он ей.

— Я должна была позволить тебе, но теперь…

— Ты не позволила, — сказал он ей. — И сейчас все кончено. Уже нечего чинить.

— Мы можем все вернуть, — умоляла она. По ее лицу текли слезы.

Взяв ее за запястья, Хикс осторожно поднял ее на ноги, держа ее перед собой и не сводя с нее глаз.

— Я знаю, что тебе больно. И это не делает меня счастливым. Я знаю, чего ты хочешь, и так долго жил, желая дать тебе желаемое, что даже сейчас мне трудно сказать, что ты не можешь этого получить. Но ты сделала, что сделала, а потом повела себя так, как повела, и это ужасно, должен тебе напомнить. Но еще хуже то, как поступила ты, чтобы оказаться здесь сейчас. Хоуп, мне не нравится говорить это тебе, но я не испытываю ответных чувств. Я пошел дальше и не вернусь назад. Именно ты распорядилась нашими жизнями. Именно ты играла в игры и творила то дерьмо. И я просто не люблю тебя больше, и этого не произойдет вновь.

— Она, — прошипела Хоуп.

— Да, Грета. И еще ты, Хоуп. Ты позволила умереть чувствам, и теперь они мертвы. И если ты не можешь этого понять, мне очень жаль. Это чистая правда.

Она выдернула свои руки, отошла на несколько шагов, подняла руку и провела ей по щеке, чтобы вытереть слезы, и прошипела:

— И ты ни в чем не виноват.

— Вероятно, виноват. Но сейчас я пытаюсь сказать, что все это не имеет значения.

Она расправила плечи, откинула волосы назад и фыркнула:

— Верно. Тогда ты можешь убираться из моего дома.

— Ты хотела этого разговора, и я здесь. Мы должны поговорить, чтобы наши дети росли здоровыми и счастливыми, а не убегали и не шли через весь город в семь утра, потому что все происходящее — хреново.

Она открыла рот, и он понял, что сейчас выплеснется наружу.

Но к его удивлению, она закрыла рот и снова посмотрела на огонь. Скрестив руки на груди, Хоуп заявила:

— Я скучаю по своему сыну.

— Я уверен в этом, и мы будем работать над этим.

Хоуп посмотрела на него.

— Я хочу, чтобы эта женщина не оставалась на ночь, когда мои дети с тобой.

— Не поднимай эту тему, — прорычал он.

— Это неправильно.

— Это не твое дело.

Она опустила руки, но уперла их в бедра.

— Это мои дети.

— И мои тоже. И Грета будет в их жизни до конца их жизни, судя по тому, как все развивается. Так что нет причин, чтобы она не присутствовала в их жизни сейчас.

На ее лице отразился шок.

Она опомнилась и, заикаясь, проговорила:

— Ты со… со… собираешься… ты собираешься жениться на ней?

— Не знаю. Но понимаю, что если бы ты на секунду задумалась об этом, то поняла бы, что рядом с ними не было бы женщины, к которой я не испытываю чувств. Ты так же знаешь, что можешь доверять мне в том, что я буду правильно поступать с нашими детьми. Так что нам не нужно вести разговор на эту тему не только потому, что это не твое дело, но и потому, что я — хороший отец, который любит своих детей. И ты не должна оскорблять меня своими словами.

Она скрестила руки на груди в защитном жесте и заявила:

— Ты должен знать, что это причиняет мне боль, Хиксон.

— Могу себе представить, Хоуп, — пробормотал он. — Но все так, как есть. И тебе придется с этим свыкнуться.

Она посмотрела на огонь и заявила.

— Я думаю, тебе лучше уйти.

— Хоуп, тебе нужно прекратить говорить гадости при Мэми.

Она снова повернулась и посмотрела на него, но он продолжил, прежде чем она успела что-то сказать.

— Ты можешь злиться на меня. Можешь ненавидеть меня. Можешь ненавидеть Грету. Можешь поступать, как считаешь нужным, можешь говорить, что пожелаешь — это твое право. Но только не при нашей дочери.

— Я уверена, что Грета рассказала тебе о нашем утреннем разговоре, — прошипела она.

— Да, она позвонила мне, когда пришла на работу, — ответил он ей. — Но вы взрослые женщины, и я не могу контролировать тебя, поэтому и не могу защитить ее от тебя. Хочу ли я, чтобы ты так никогда больше не поступала? Да, черт возьми. Могу ли я остановить тебя? К сожалению, нет. Можем ли мы смириться с твоим дерьмом и жить дальше? К счастью, да.

— С моим дерьмом, — пробормотала она, скривив губы.

Хикс вздохнул и спросил:

— Мэми?

— Поскольку обе девочки влюблены в нее из-за ее прически и дурацких каблуков, не говоря о том, что она покупает их любовь дурацкими сертификатами, чтобы сделать их комнату в вашем доме красивой, я не буду с этим связываться, — выдала Хоуп.

— Спасибо, — пробормотал он.

— Но было бы неплохо, если ты бы перекинулся парой слов с Шоу.

— Именно так я и сделаю.

— И я прекращу обсуждать по телефону в своем доме, что думаю о твоей новой шлюхе, когда рядом дети.

— Вот видишь, — прошептал Хикс, держа себя под контролем. И Хоуп явно не пропустила это, судя по тому, как побелело ее лицо. — Ты только что переступила черту, которую, тебе лучше никогда, бл*дь, снова не переступать.

— Я…

Он сделал один шаг к ней, встав в ее пространстве, и опустив голову так, что они оказались нос к носу.

— Никогда больше не говори о ней в таком тоне, Хоуп. Никогда. Никогда, черт возьми. — Он откинул голову назад и прорычал: — Теперь, когда мы поговорили, у тебя есть выбор. Ты вытаскиваешь голову из задницы и ведешь себя нормально или же нет. Я не могу сказать, что будет, если ты этого не сделаешь. И если будет так, то мне придется с этим разбираться. Но сейчас у нас есть восемь месяцев с Шоу, два года с Коринн и пять лет с Мэми. Пять лет, чтобы сделать наших детей счастливыми, научить их тому, что они должны знать, чтобы жить своей жизнью, бороться с миром и быть достойными людьми. Если я должен буду сделать все сам, я это сделаю. Но