«…Уровень культуры наших рабочих низок… Годы и годы должны пройти, чтобы мы добились улучшения нашего государственного аппарата, подъема его — не в смысле отдельных лиц, а в полном его объеме — на высшие ступени культуры. Я уверен, — закончил свое выступление Ленин, — что, посвятив свои силы в дальнейшем такой работе, мы к самым лучшим результатам подойдем необходимо и неизбежно»890 891.

Кожевников, присутствовавший на этом заседании, записал: «В.И. говорил сильно, громким голосом, был спокоен, ни разу не сбился. Речь была прекрасно построена, не было никаких ошибок. После речи В.И. сказал, что он не утомился, не волновался и думает, что по этому поводу можно ослабить врачебный контроль. После этого В.И. разговаривал с разными лицами, затем снимался в группе с членами сессии»892.

С 17.30 Ленин председательствует на заседании Совнаркома. В повестке дня более 20 вопросов: доклад уполномоченного СНК по железнодорожным заказам за границей Ю.В. Ломоносова; об отпуске кредита Наркомпути для приобретения акций Промбанка; о выпуске государственного выигрышного займа и государственной лотерее; о ссуде Армении на развитие сельского хозяйства; положение о Малом СНК; о квартирном налоге; о таможенных пошлинах на бумагу; о коллегии Наркомпроса; о местном бюджете; о фонде зарплаты на ноябрь и другие.

Заседание закончилось в 21 час. И опять Владимира Ильича поджидали врачи. «Вид несколько утомленный, — записывает Кожевников. — В.И. сам говорит, что он несколько устал, но во время беседы В.И. становился все живее и скоро от усталости не осталось и следа». Видно было, что работа, при всей ее напряженности, доставляет ему удовольствие.

Но это впечатление Алексея Михайловича. А ведь 29-го Каменев, Зиновьев и Сталин настаивали, что «В.И. легко утомляется и, по-видимому, переутомляется». Им виднее. Тем более сам Владимир Ильич рассказал, что «в ночь с четверга на пятницу он долго не мог уснуть. Два раза принял сомнацетин по 2 таблетки, но все-таки не заснул. В 3 часа пошел гулять, вернувшись с прогулки лег, скоро заснул и спал хорошо».

И Кожевников записывает: «В общем В.И. чувствует себя хорошо, но все-таки легко устает… Решено по субботам и воскресеньям устраивать более полный отдых без всяких свиданий, по возможности уезжать из Москвы. По средам тоже отдых, но допустимы свидания с друзьями»1.

В среду 1 ноября у Ленина как раз был день отдыха. Утром, получив материалы к предстоявшему 2-го заседанию Политбюро, он проводит совещание со Сталиным, Каменевым и Зиновьевым. Пишет тезисы о кооперативном банке, предусматривавшие его поддержку Госбанком, а затем встречается с профессором Ю.В. Ломоносовым893 894.

В предшествующих главах тема транспорта не затрагивалась, хотя состояние железных дорог России было в центре внимания всей политики НЭПа и без решения проблем, стоявших перед НКПС, ни о каких успехах восстановления народного хозяйства не могло быть и речи.

Это умолчание объясняется тем, что вышедшие недавно монографии Александра Сергеевича Сенина, к которым и отсылается читатель895, достаточно полно раскрывают данную тему.

Обе книги профессора Сенина — пример того, как добросовестное эмпирическое исследование, казалось бы, частного вопроса, построенное на фундаментальном анализе фактов, дает для понимания общих проблем эпохи гораздо больше, нежели самые остроумные сугубо «теоретические» построения на сей счет.

Беседа Ленина 1 ноября с бывшим статским советником, членом коллегии НКПС Юрием Владимировичем Ломоносовым как раз и касалась транспорта. Его доклад, заслушанный накануне на Совнаркоме, впечатлял. Складывалось представление, что железнодорожный кризис, если и не миновал, то явно пошел на спад. Исследование Александра Сенина позволяет перевести это представление на язык цифр.

Если за весь период 1921–1922 годов российские заводы выпустили лишь 68 паровозов (в том числе Луганский — 30, а Сормовский — 27), то к лету 1922 года комиссия Ломоносова закупила в Швеции и Германии 220 паровозов, а за весь 1922 год — 837. Общая численность паровозов почти достигла довоенной (19-584). Помимо этого, в Канаде и Англии купили 1,5 тысячи цистерн. Все это и позволило оживить работу железнодорожного транспорта и поставить вопрос о ликвидации комиссии, а стало быть и о дальнейшей работе Ломоносова1.

Юрий Владимирович Ломоносов был человеком неординарным и неуживчивым. Отчасти это объяснялось тем, что в прежние времена он долго работал инспектором Российских государственных и частных железных дорог, то есть занимал должность вполне самостоятельную, при которой ему постоянно приходилось конфликтовать с людьми. Будучи требовательным к себе, он не щадил и подчиненных.

Но в еще большей мере его неуживчивость объяснялась характером, о котором он сам в октябре 1922 года написал Ленину так «Я уже человек старый, со сложившимся философским, административным и техническим мировоззрением, и человек сильной воли. Меня можно сломить, но не согнуть. Служить могу, прислуживаться нет».

Когда в 1920 году Владимир Ильич запросил его характеристики у тех, кто с ним работал прежде, мнения были самые пестрые. От «не наш человек», «помпадур», «занимался мордобитием», прежде ходил «со шпагой и в треуголке», «жена из фрейлин» и т. п., но «работает хорошо», «сделал дорогу доходной», «человек решительный», «спецы ненавидят за перекидку от белых к красным» и т. п. Но все сходились в одном: «Дело знает»1

От предложения перейти после ликвидации комиссии на работу в НКПС Юрий Владимирович поначалу отказался. «Слишком я искушен в интригах путейской среды, — писал он Ленину в том же письме, — чтобы не понимать, что тащат меня сейчас в НКПС вовсе не для того, чтобы использовать мой опыт, знания и волю, а именно чтобы сломать, опаскудить, закопать так, чтобы я уже встать не мог.

Есть только один путь использовать силы и знания. Это — путь научного творчества. Заприте меня с 2–3 красотками в совхоз или в немецкий университетский городишко на 57 лет… Стоить это будет Республике гроши, а одна разработка тепловозов и электровозов даст миллионы сбережений. В этом и только в этом направлении я могу пригодиться. Закончить свои труды могу только я, а начальников дорог вы найдете сотни и притом более спокойных».