Далее: подъем легкой промышленности в Питере и Москве несомненен. И это позволило улучшить положение рабочих, добиться перемены также в их настроении и ликвидировать то недовольство, которое имело место в 1921 году. «Мы, которые изо дня в день следим за положением и настроением рабочих, не ошибаемся в этом вопросе».

Конечно, положение в нашей тяжелой индустрии остается крайне трудным. Для ее подъема нужны значительные средства. И хотя наша торговая деятельность дает нам некоторый, весьма скромный капитал, мы будем экономить на всем, хотя прекрасно понимаем, что «это часто делается за счет населения». Но мы идем на это потому, что знаем: без восстановления тяжелой промышленности, «мы, как цивилизованное государство, — я уже не говорю, как социалистическое, — погибли»1.

Итак, наша цель — «создать социалистический порядок… Важнее всего была для нас экономическая подготовка социалистического хозяйства. Мы не смогли подготовить его прямым путем. Мы принуждены были сделать это окольными путями. Государственный капитализм, как мы его установили у нас…. не соответствует обычному понятию государственного капитализма. Мы имеем в своих руках все командные высоты… Мы имеем в руках пролетарского государства не только землю, но и все важнейшие части промышленности… У частного же капиталиста мы учимся и приглядываемся к тому, как мы можем подняться и какие ошибки мы совершаем»919 920.

«Несомненно, — сказал Ленин, — что мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не может судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я. (Смех.)… Если наши противники ставят на вид и говорят, что, дескать, Ленин сам признает, что большевики совершили огромное количество глупостей, я хочу ответить на это: да, но, знаете ли, наши глупости все-таки совсем другого рода, чем ваши».

Ленин вспомнил одного из персонажей романа Ивана Тургенева «Рудин» — женоненавистника Пигасова. Отрицая способность женщин к логическому мышлению, он утверждал: «мужчина может, например, сказать, что дважды два — не четыре, а пять или три с половиною; а женщина скажет, что дважды два — стеариновая свечка».

Так вот, озлобленность ставит под сомнение здравый смысл критиков большевизма. «…Я позволю себе, — сказал Владимир Ильич, — привести здесь для сравнения слова одного знаменитого русского писателя, которые я несколько изменю, тогда они получатся в таком виде: если большевики делают глупости, то большевик говорит: “Дважды два — пять”; а если его противники… то у них выходит: “Дважды два — стеариновая свечка”»1.

Один из слушателей этого выступления Ленина — чешский коммунист Бедржих Рунге, написал: «Он анализировал, делал выводы и постоянно ссылался на хладнокровное взвешивание всех обстоятельств, а еще больше на здравый человеческий смысл… Ленин часто улыбался и его лицо с могучим лбом было постоянно озарено иронической улыбкой и умным взглядом, которым он окидывал собрание, выискивал лица и с ними разговаривал»921 922.

А вот впечатление врача: «В.И. выступал на пленуме конгресса Коминтерна, — пишет Кожевников, — и сказал на немецком языке часовую речь. Говорил свободно, без запинок, не сбивался. После речи В.И. мне сказал, что в одном месте он забыл, что он уже говорил, что ему еще нужно сказать и спросил меня заметил ли я это.

Я совершенно искренне ответил, что я этого не заметил. Затем В.И. сообщил, что у него 11 /XI был опять коротенький паралич в правой ноге. Настроение в общем хорошее, спрашивал мое мнение, сможет ли он выступить на Съезде Советов с большой 2-х часовой программной речью. Я ответил утвердительно»923.

В последующие дни, когда Ленин принимал делегатов конгресса Коминтерна, настроение у него было отличное. 15-го, в час дня пришли итальянцы — Амадео Бордига, Джованни Джерманетто и другие. «Ленин был в прекрасном настроении, веселым и дружественным, — вспоминал Джерманетто. — Он беседовал почти с каждым из нас по-французски или по-итальянски… Узнавал из каких мы приехали городов и областей, интересовался борьбой рабочих каждой местности и слушал ответы делегатов с таким вниманием, с каким был способен слушать великий учитель рабочего класса»924.

В тот же день, с 19 часов, они принял «левых оппозиционеров» из компартии Чехословакии Богумила Илека и В. Штур-ца. Тут уж веселья было мало, потому что критиковал он их нещадно. 16-го Ленин участвует в совместном заседании бюро делегации РКП(б) с делегатами компартии Германии. Он всячески убеждает их в том, что их партия станет массовой лишь тогда, когда ее члены будут работать на заводах и в реформистских профсоюзах, когда партия установит союз с трудящимися крестьянами.

«Ленин разговаривал с нами — вспоминал Вальтер Ульбрихт, — с присущим ему темпераментом, но в то же время терпеливо и убедительно. Его сердечность и непринужденность при общении со всеми товарищами особенно поразила нас»1.

18 ноября, с 11-ти, состоялась беседа Ленина с делегатами II конгресса Профинтерна от Унитарной всеобщей конфедерации труда Франции (Сежете) Гастоном Монмуссо и Пьером Се-маром. Говорили об условиях присоединения конфедерации к Профинтерну, о положении во Французской компартии925 926.

После беседы Ленин пишет Троцкому, что оба француза считают возможным объединение ФКП с Сежете. «На время Коминтерн отказывается от всякой идеи главенства партии и зовет… Сежете к дружной работе… Они оба говорят: итог будет, что все революционные рабочие войдут в партию и тогда ее очистим. Тогда это будет на деле коммунистическая партия.

Почему бы нет?…Партия — дрянь. Улучшить ее нельзя… Сежете — сама на деле партия. В ней не больше анархистов, чем [“политиканов”] в партии… Сделаем прыжок… И будем посмотреть… Вопрос самолюбия, недоверия, традиции, вопрос “кто начнет”. Начнем мы?»927

20-го, с 12 часов, Владимир Ильич проводит совещание бюро делегации РКП(б) на конгрессе Коминтерна (Ленин, Троцкий, Зиновьев, Радек, Бухарин). В связи с тем, что Бухарин выступил на конгрессе против включения в программу Коминтерна переходных и частичных требований рабочего класса, обвинив их сторонников в оппортунизме, бюро принимает «Заявление русской делегации», которое дезавуирует это выступление.