Через десять дней после отступления была получена информация, будто на ферме старика Легро объявился гость. Соседи начали судачить, и наш кюре, преподобный Латуш, мир праху его, счел своим долгом известить об этом власти. В то время я служил в армии, но мой предшественник, мсье Дюбуа, решил расследовать это дело и выяснил, что на ферме находится пострадавший. Он получил серьезное ранение в голову. Допрошенные Сюзанна Легро и ее дед дали абсолютно одинаковые показания.

Сюзанна рассказала, что на вторую ночь после отступления пошла на край деревни и обнаружила мужчину, охваченного лихорадкой. Он лежал на земле в одном нижнем белье с кое-как перевязанной головой. Все его тело покрывали грязь и запекшаяся кровь, на белье ил и водоросли, словно он недавно побывал в реке. С помощью деда Сюзанна сумела перенести незнакомца к себе домой, промыла его раны и ухаживала за ним. Ферма расположена в двух километрах от деревни, и послать за помощью не представлялось возможным. Сначала, по словам Сюзанны, раненый бредил на французском языке, вспоминая бой, а потом впал в тяжелейший ступор, из которого она никак не могла его вывести. Когда на него пришли взглянуть комиссар и кюре, он был без сознания и тяжело дышал.

Сюзанна показала одежду, в которой его нашла: нижнюю сорочку, панталоны, носки и рубашку солдата регулярной армии, – всю изрядно порванную и перепачканную. Помимо этого больше ничего – ни мундира, ни ботинок, ни медальона, ни документов. Похоже, он участвовал в отступлении и был вынужден переплыть через реку. Именно этим мы объяснили отсутствие обуви и всего остального. На вид я дал ему лет тридцать пять. А к тому времени, как он предстал перед властями, его лицо наполовину скрывала недельная щетина.

– Потом его побрили?

– Да, милорд. Из города приехал доктор, но сказал лишь, что больной получил серьезное ранение в голову, и прописал какие-то лекарства Только они не очень-то помогли. Впрочем, чего еще ждать от неопытного студента, освобожденного от службы в армии по причине слабого здоровья? Сейчас его уже нет в живых.

Сначала мы надеялись все-таки узнать, кто он такой, однако раненый пролежал без сознания еще три недели, а когда начал постепенно возвращаться к жизни, выяснилось, что он потерял не только память, но и речь. Со временем речь начала восстанавливаться, и солдат уже мог как-то изъясняться. Правда, говорил он медленно и непонятно. Судя по всему, ранение затронуло речевые центры. Когда же ему стало гораздо лучше, его попытались допросить, однако он ничего не помнил: ни своего имени, ни адреса. Не помнил, что был на войне. Для него жизнь началась на ферме близ деревни С-и.

Комиссар Розье замолчал, а на лице Уимзи отразилось удивление.

– Как вы понимаете, милорд, мы сразу обратились к армейским властям. Фото нашего неизвестного показывали офицерам, но ни один из них его не узнал. Описание этого человека разослали в различные военные части, и тоже безрезультатно. Сначала мы подумали, будто он англичанин или даже немец. И данное обстоятельство не слишком нас порадовало. Впрочем, против этого свидетельствовал тот факт, что, когда Сюзанна обнаружила его, он бессвязно бормотал по-французски. Вся одежда на нем была также французского производства. И тем не менее его описание отправили в военное ведомство Британии. И снова ничего. После подписания соглашения о перемирии фото нашего неизвестного переправили в Германию, но и там о нем ничего не слышали. Все это заняло время, поскольку в Германии была революция и в стране царил хаос. А тем временем раненому нужно было где-то жить. Его отправляли в госпиталь – и не в один, – где с ним могли поработать психиатры, однако результата они так и не добились. Врачи пытались поймать его на чем-нибудь. Неожиданно выкрикивали команды на немецком, французском и английском языках в надежде, что он машинально откликнется. Создавалось впечатление, что воспоминания о войне стерлись из его сознания без следа.

– Счастливчик! – с чувством произнес Уимзи.

– Je suis de votre avis[54]. Врачи хотели добиться от него хоть какой-нибудь реакции, но время шло, а лучше ему не становилось, поэтому его прислали обратно. Вы же понимаете, милорд, что нельзя вернуть на родину человека, не имеющего национальности. Его не приняла бы ни одна страна. Этот несчастный не был нужен никому, кроме Сюзанны и ее деда. Они нуждались в помощнике, а этот парень, несмотря на то что потерял память, быстро восстановился физически и мог выполнять тяжелую работу. Кроме того, девушка в него влюбилась. Вы же знаете, как это случается с женщинами. Когда они ухаживают за мужчиной, он становится для них кем-то вроде ребенка. Старик Пьер Легро испросил разрешения усыновить этого неизвестного. Разумеется, с этим возникли трудности, но старик такое разрешение все-таки получил. С парнем нужно было что-то делать. А он вел себя тихо и спокойно. Ему оформили документы на имя Жана Легро. Соседи начали привыкать к нему. В деревне у Сюзанны был ухажер, который постоянно обзывал Жана грязным немцем. Но однажды тот побил его, и в деревне больше никто не слышал обидного прозвища. Через несколько лет стало ясно, что Сюзанна хочет выйти замуж за Жана. Однако старый кюре воспротивился этому браку, мотивируя свой отказ тем, что мужчина, возможно, женат. Но вскоре он умер. А новый кюре не знал обстоятельств появления в деревне Жана Легро. К тому же Сюзанна уже перешла границы дозволенного. Такова уж человеческая природа. Гражданские власти умыли руки, решив, что лучше легализовать их отношения. В общем, Сюзанна вышла замуж за Жана Легро, и теперь их старшему сыну девять лет. С тех пор с этим семейством проблем не возникало. Только вот Жан до сих пор не помнит, кто он и откуда.

– В своем письме вы сообщили, что Жан Легро пропал, – произнес Уимзи.

– Уже пять месяцев, милорд. Говорят, будто бы он в Бельгии покупает свиней, коров и еще бог знает что, но с тех пор ни разу не написал и его жена очень волнуется. У вас есть какая-то информация о нем?

– У нас есть труп, – ответил Уимзи. – И имя. Но если этот самый Жан Легро вел себя так, как вы описываете, то имя ему не принадлежит, поскольку человек, чье имя у нас имеется, в тысяча девятьсот восемнадцатом году сидел в тюрьме.

– А, значит, Жан Легро вас больше не интересует?

– Напротив. Нам ведь необходимо идентифицировать труп.

– A la bonne heure[55], – улыбнулся мсье Розье. – Труп – это уже кое-что. У вас есть фотография? Или описание? Какие-нибудь особые приметы?

– Фотография тут была бы абсолютно бесполезна. Труп пролежал в земле несколько месяцев, к тому же у него сильно изуродовано лицо. Более того, ему отрезали кисти. Но у нас есть его параметры и два медицинских отчета. В самом последнем, полученном из Лондона, есть информация, что на голове покойного имеется застарелый шрам наряду со свежими ранами.

– Ага! Пожалуй, это кое-что значит. Ваш неизвестный был убит ударом по голове?

– Нет, – ответил Уимзи. – Все раны на голове появились уже после его смерти. В данном случае мнение эксперта совпадает с мнением полицейского врача.