Помимо всего прочего, возникла одна (но далеко не последняя) деликатная ситуация: во время подготовки к Собору выяснилось, что помимо списка ересиархов иконоборчества, которых следовало по заведенному порядку предать анафеме, в среде столичного клира появилась и получила признание чья-то инициатива вычеркнуть имя императора Феофила из диптихов.

Конечно, это не было тождественно анафематствованию царя — об этом даже никто и думать не посмел, но все же беспрецедентный случай в истории Восточной церкви. Единственный пример, который мог быть восстановлен в памяти современников, — исключение из церковного поминовения императоров Зенона и Анастасия I в годы царствования Юстина I. Но, во-первых, тогда это сверхординарное событие произошло по требованию Римского папы Гормизда и вызвало глухой ропот со стороны восточного клира. Во-вторых, оно свершилось при согласии Византийского императора — вернее, по его приказу.

Наконец, уже тогда данная мера была воспринята, мягко говоря, без энтузиазма и обосновывалась высшими церковными и политическими интересами все еще единой Священной Римской империи. Теперь же аналогичная инициатива исходила от ранее всегда послушного и преданного своему императору византийского священства, чем серьезно подрывался и статус Римского царя, и старые традиции. Тем более что отсутствовали объективные основания хоть в чем-то отличать императора Феофила от предшествующих ему царей-иконоборцев. Если же вопрос об исключении императоров Льва III, Константина V, Льва IV, Никифора I, Льва V, Михаила II Травла из церковного поминовения вообще не стоял, то с какой стати этой незавидной участи должен был «удостоиться» император Феофил?

Святая Феодора разглядела опасность ситуации и попыталась остановить пагубные выступления еще накануне открытия Собора. Но окончательно решить этот важнейший вопрос не удалось; тогда императрица решилась на крайнюю меру. Наступил день, на который был назначен Собор. Царица вместе с сыном императором Михаилом III и синклитом, держа по свече в каждой руке, вошла в храм. Цари подошли к патриарху и вместе прошли к алтарю, а оттуда до Царских ворот, называемых Ктенарийскими. Все восклицали: «Господи, помилуй»[717].

Затем, начав заседание, царица выступила с горячей и искренней речью, в которой проявила, с одной стороны, редкостное благочестие и уважение к епископату, но, с другой, недвусмысленно напомнила о том, что ставить точку в вероисповедальных спорах является царской прерогативой. Если же кто-то забыл об этом, жестко подчеркнула св. Феодора, она готова тут же напомнить об этом древнем праве Римского императора.

«Отцы и клир Божий! — далее произнесла царица. — С великой благосклонностью дарую я вам восстановление всечтимых и святых икон. Соблаговолите же и вы по справедливости воздать благодарность госпоже своей, причем благодарность не малую и ничтожную, не ту, что и благодарностью назвать нельзя, которая неприлична и неподходяща ни для вас, ее воздающих, ни для меня — просящей, а ту, что была бы и уместна, и солидна, и Богу угодна. А прошу я для своего мужа и царя от Бога прощения, милости и забвения греха. Если этого не случится, не будет ни моего с вами согласия, ни почитания и провозглашения святых икон не получите вы».

Это был ультиматум, поскольку очевидно, без царского указа никакое восстановление святых икон было в принципе невозможно. Новый Константинопольский патриарх попытался (правда, едва ли эту попытку можно назвать удачной) сгладить ситуацию: «Справедливого просишь, госпожа, — ответил он императрице, — и мы не можем тебе отказать, ибо положено щедро воздавать должную благодарность властителям и благодетелям, если они не правят самовластной рукой, и нрав их боголюбив. Но не посягаем на то, что выше нас, не в силах мы, как Бог, простить ушедшего в иной мир. Нам доверены Богом ключи от Неба, и мы в силах отворить его любому, однако тем только, кто живет этой жизнью, а не переселился в иную. Иногда, однако, и переселившимся, но только тогда, когда их грехи невелики и сопровождаются раскаянием. Тех же, кто ушел в иной мир и чей приговор ясен, мы не можем освободить от искупления»[718].

Для человека XXI века эти слова, может быть, ничего и не говорят, но для современников тех далеких событий они были открыты во всей их полноте. Проведя многие годы при дворе Римского папы, патриарх св. Мефодий перенял те идеи, которые уже давно проводились — хотя и безуспешно — понтификами в их многовековых отношениях с Византийскими василевсами. И не удивительно, что, в отличие от прежних лет, столичный архиерей высказал «крамольную» мысль. Оказывается, не всякий Римский император вправе рассчитывать на признание и молитвы Церкви, а лишь тот, кто «благочестив» и — главное — правит не самовластно.

Иными словами, тот царь, кто не признает за собой право выступать главой церковного управления, но разделяет его с епископатом. Особенно заметны «римские» нотки во фразе патриарха о «ключах от Неба» — настолько характерных, что спутать их просто невозможно. Трудно было не понять: Константинопольский клир во главе со своим архиереем пытается закрепить за собой те же права, какие на Западе Римский апостолик декларировал в отношениях с императором Западной империи.

Это едва ли можно назвать «прогрессом» в «симфонических» отношениях Восточной церкви и Римского императора. Кроме того, доводы св. Мефодия о невозможности Церкви молиться за тех, кто ушел в могилу в заблуждении и не познал истины, также лишены исторической основы. Достаточно вспомнить императоров-монофелитов Ираклия Великого и Константа II, которых никто не посмел исключить из диптихов. Поэтому позиция св. Мефодия была очень уязвима, и царица могла напомнить ему эти примеры.

По счастью, дело не дошло до крайностей. Воспользовавшись словами патриарха, императрица радостно открыла находящимся здесь епископам, что в последние минуты земной жизни ее муж принял святые иконы и лобызал их — об этом говорилось в прошлой главе. В этом она поклялась всем присутствующим на Соборе лицам. Едва ли этот рассказ являлся выдумкой, как иногда полагают: святая Феодора была не той женщиной, чтобы сознательно опуститься до клятвопреступления. То, что данная история ранее не стала достоянием гласности, также не представляет собой чего-то необычного: уход человека из жизни часто сопровождается многими личными подробностями и тайнами, которые совершенно необязательно делать публично доступными. И императрица оповестила о раскаянии любимого мужа только тогда, когда в этом возникла острая необходимость.

После таких слов деваться было некуда. Святой Мефодий и клир дали письменное удостоверение царице в том, что если ее рассказ — правда, то Феофил обязательно будет прощен Богом. Всю первую неделю Великого поста епископы и народ молились в церквах о даровании императору Феофилу прощения грехов. В ночь с пятницы на субботу царица уснула, и ей привиделся сон. Будто она стоит на форуме около колонны императора св. Константина Великого, а какие-то люди с орудиями пыток тащат впереди себя императора Феофила. Вот его привели к престолу, на котором сидел некий великий Муж (Христос), а напротив располагалась громадная икона Спасителя. Царица пала перед престолом на колени и умоляла простить своего мужа, на что Человек сказал: «О, женщина, велика твоя вера! Итак, знай, что ради твоих слез и твоей веры, а также по просьбам и молениям архиереев, Я даю прощение твоему мужу». Затем Он повелел стоящим возле Феофила слугам: «Развяжите его и отдайте жене!»