Он всячески пытался доказать, что Коран — книга, сотворенная человеком, а потому, как и любой плод человеческого разума, подвержен критике. Рассказывают, что в один из дней в его дворец прибыл некий ученый сириец, которому в присутствии придворных были заданы некоторые вопросы о проблеме веротерпимости. Сириец без труда доказал халифу, что в вопросах веры нет и не может быть никаких твердо установленных догматов, а потому каждый мусульманин волен по-своему трактовать Коран. Чего, собственно, халиф и добивался. Само собой, такая политика, помноженная на предыдущие попытки уничижения Корана, сломала единство мусульманского мира, открыв дорогу на вершину политической пирамиды инородцам-туркам[727].

Более того, жестокий, как все недалекие и в глубине души трусливые люди, аль-Васик приказал казнить известного ортодокса и богослова Ахмада ибн Насра, одного из столпов Аббасидов, открыто выступившего против учения о тварности Корана. Брожение в государстве аль-Васик отнес исключительно к вине собственных чиновников. И потому по приказу халифа многие из них были биты палками за нерадение к своим обязанностям и даже нашли смерть на эшафоте. Оставшихся в живых подвергли тяжелому денежному штрафу. Нужно ли говорить, что едва ли отныне они служили своему халифу за совесть, а не из-за страха?[728]

Не удивительно, что в 845 г. в Аравии отказалось признавать над собой власть халифа могущественное племя Бену Сулейма, разгромившее войско наместника Медины. К нему тотчас присоединились племена гатафан и фезаров, и вскоре весь север и центр Аравийского полуострова были объяты огнем восстания. В самом Багдаде в 846 г. организовалась народная милиция, решившая свергнуть халифа. И хотя, к несчастью восставших, их акция провалилась (сигнал об атаке был подан слишком рано, и они просто не успели сгруппироваться против правительственных войск, легко разметавших их), положение аль-Васика от этого кратковременного успеха не стало прочнее. Он мог полагаться лишь на турок, из которых были сформированы гвардейские части[729].

Затем запылал Дамаск, курды начали бесчинствовать в Персии, против правительственных войск выступили в очередной раз (и небезуспешно) хуррамиты. В этих условиях халиф хотел только одного — мира с Византией, и его желание совпадало с политикой Константинополя, также не желавшего войны[730].

Теперь на несколько лет мир в Римском государстве почти не прерывался внешними угрозами. В 845 г. договор с халифом был заключен, помимо этого достигли договоренности и об обмене пленными, которых с каждой стороны насчитывалось до 4 тысяч человек. На реке Ламус, на расстоянии одного дня пути от города Тарса, устроили переправу, и 16 сентября 845 г. начался обмен. В течение 4 дней происходила передача из рук в руки пленных, и дело едва не дошло до разрыва отношений, когда византийцы посчитали, что арабы передают им на руки не здоровых и молодых пленных воинов, а стариков, уже неспособных принимать участие в военных действиях. Все же обмен состоялся[731].

Примечательно, что дошедший в своем безумии до крайности аль-Васик отказался обменивать тех пленных арабских воинов, которые стояли на ортодоксальных позициях и не хотели признавать тварность Корана. Поскольку же, как легко можно догадаться, указу халифа не подчинились самые стойкие и храбрые воины, мощь арабской армии была сильно подорвана[732].

Но в 847 г. аль-Васик скоропостижно скончался — говорят, вследствие своей беспутной жизни, где увлечения и женщины занимали первое место. И тут выяснилась неприятная для природных арабов деталь: уже не они, а турки-гвардейцы стали определять наследника престола халифов. Хотя арабов и было больше, но они представляли собой разрозненную силу, мятущуюся в самоистребительной войне различных племен, родов и династий. А турки представляли собой единый, хорошо организованный, вооруженный и единомыслящий кулак, противостоять которому было невозможно. Поэтому их мнение предрешало практически любые споры о власти.

Первоначально турки решили поставить на трон сына покойного властителя, совсем еще юного Мухаммеда, но тот показался им смешной куклой, которой служить и давать присягу уж совсем зазорно. А потому выбор турок пал на единокровного брата аль-Васика, родившегося от невольницы, аль-Мутаваккиля Джафара ибн Мухаммада аль-Мутасима (847–861). Это был весьма непривлекательный по своим личным качествам правитель — вероломный, неблагодарный, жестокий и распутный. Однако он хорошо понимал опасности своего положения и в первую очередь избавился от благодетеля, турка Итаха, благодаря которому получил власть. Бросив того в тюрьму, халиф не без удовольствия наблюдал, как Итах умирает от жажды.

Но избавиться от назойливой опеки турок можно было лишь при условии возврата доверия соплеменников. Причем делать это нужно было тайно и быстро при помощи эффективных способов — в таких условиях времени много не бывает. И, влекомый обстоятельствами, аль-Мутаваккиль стал самым ортодоксальным мусульманином из халифов последнего века. Он немедленно прекратил споры о Коране и в 850 г. восстановил старое учение об этой святой для сынов Ислама книги, каким оно сформировалось изначально. Затем, желая подчеркнуть особое положение мусульман, халиф приказал срыть в Багдаде все христианские храмы. Потом настала очередь шиитов, духовных вождей которых бросили в темницу.

Да, аль-Мутаваккиль достиг своей цели, но даже правоверные мусульмане, обязанные ему возвращением веры отцов, не рискнули называть его благоверным повелителем. Многим было очевидно, что действиями халифа была истреблена всякая свобода мысли, чем, пусть и не желая того, аль-Мутаваккиль нанес Исламу тяжелый удар. Теперь последователи этого вероисповедания стали ассоциироваться с чем-то невежественным и косным, неспособным к свободному осмыслению и творчеству. Еще хуже то, что отныне отношения между мусульманами и христианами стали весьма враждебными, от былой толерантности не осталось уже и следа[733].

А на политическом поприще аль-Мутаваккиль сделал ставку на верных слуг своих предшественников, при помощи которых надеялся избавиться от турецкой зависимости. Так, вскоре он поставил наместником Багдада природного араба, тахирида Мухаммада ибн Абдуллу. А сам в 860 г. воздвиг себе новую резиденцию вне пределов расположения корпуса турок-гвардейцев. Сперва аль-Мутаваккиль решил обосноваться вблизи любимого им Дамаска, но затем передумал и направил строителей к Самарре. В следующем году халиф переехал в новый дворец, стоивший огромных денег, но 11 декабря 861 г. турки умертвили слишком своевольного, на их взгляд, халифа[734].