— Почему? — удивился Кэсерил. — Разве восхищения достоин не каждый дюйм её тела?

— Безусловно. Но мы целуем губы. Мы не целуем носы. Обычно. Мужчины посвящают поэмы тому, что их больше соблазняет, чего они желают в большей степени.

— Как практично. Но в таком случае мужчины должны посвящать поэмы самым пикантным уголкам женского тела.

— Тогда женщины просто разорвали бы нас. Губы — безопасный компромисс, они — как первый шаг, мостик к чудесным тайнам.

— Ага. Так или иначе, я хочу её всю. И нос, и губы, и ноги, и всё, что посередине, и её душу, без которой тело будет неподвижным и холодным, и начнёт разлагаться, и перестанет быть объектом желания вообще.

— Уф-ф. Друг мой, да ты совсем не понимаешь, что такое романтика.

— Уверяю тебя, я вообще больше ничего не понимаю. Я чудеснейшим образом безумен! — Он откинулся на подушки и тихо рассмеялся.

Палли хмыкнул и, наклонившись, взял из пачки верхний лист, единственный, на котором было что-то написано. Он посмотрел на строчки и вскинул брови.

— Что это? Это не о носах леди. — Его лицо посерьёзнело, глаза ещё раз пробежали по странице сверху вниз. — На самом деле я совсем не понимаю, о чём это. Хотя мурашки бегут по телу…

— Ах это. Так, боюсь, ничего особенного. Я пытался, но… — Кэсерил беспомощно развёл руками. — Это не то, что я видел, — и добавил, пытаясь объяснить: — Я думал, в поэзии слова имеют больший смысл, что они могут существовать по обе стороны, в обоих мирах, так же как и люди. А в итоге просто испортил бумагу, которая теперь годится только на растопку.

— Хм… — Палли сложил лист и спрятал его во внутренний карман камзола.

— Я попытаюсь ещё, — вздохнул Кэсерил. — Может, однажды я найду верные слова. И ещё я должен написать несколько гимнов материи. Птицам. Камням. Это понравится леди, я уверен.

Палли заморгал.

— Чтобы приманить её поближе?

— Может быть.

— Опасное дело эта поэзия, да и молитвы тоже. Я, пожалуй, посвящу себя действию.

Кэсерил усмехнулся.

— Осторожнее, милорд дедикат! Действие тоже может оказаться молитвой!

В дальнем конце галереи послышалось перешёптывание и приглушённое хихиканье. Кэсерил поднял голову и увидел нескольких женщин и детей из прислуги, которые исподтишка разглядывали его, притаившись за резными перилами. Одна девочка отважно высунулась из-за колонны и помахала ему рукой. Кэсерил добродушно помахал в ответ. Хихиканье стало громче, потом зрители поспешили прочь. Палли почесал ухо и вопросительно посмотрел на Кэсерила.

Тот объяснил:

— Люди всё утро пытались пробраться украдкой и взглянуть на то место, где беднягу ди Джиронала поразила молния. Если лорд ди Баосия не поостережётся, он потеряет свой чудесный новый дворик — это станет местом паломничества.

Палли откашлялся.

— На самом деле, Кэс, они пытаются хоть краешком глаза увидеть тебя. Двое дворцовых слуг проводят сюда любопытных, потом выводят их из дворца. Не знаю, может, стоит прекратить это. Если они беспокоят тебя, так я… — Он подобрал под себя ноги, словно собираясь встать.

— О нет, не нужно никого прогонять. Прислуге дворца и так приходится из-за меня работать лишнее, так пусть хоть извлекут из этого какую-то прибыль.

Палли фыркнул, но пожал плечами, уступая.

— А у тебя так и не было жара?

— Поначалу я был не совсем уверен, но нет, не было. Врач наконец разрешил мне есть, правда, слишком мало. Думаю, я уже пошёл на поправку.

— Это уже само по себе чудо, за которое не жалко заплатить вайду, чтобы увидеть.

— Да уж. Не знаю, было ли моё возвращение в мир прощальным подарком леди или она просто сохранила для себя по эту сторону дверь, которой всегда может воспользоваться. Ордолл был прав, сказав, что боги — великие скряги. Впрочем, я не жалуюсь — ведь тогда мы наверняка когда-нибудь встретимся. — Кэсерил откинулся на подушки и устремил взгляд в небо голубого цвета леди. Губы его невольно растянулись в улыбке.

— Ты был самым серьёзным парнем из всех, кого я знал, а сейчас ты то и дело скалишься, Кэс. Ты уверен, что после всех этих приключений она не ошиблась и запихала в тебя твою душу?

Кэсерил расхохотался.

— Может, и нет! Ты же знаешь, как бывает в дороге — упакуешь вещи в седельные сумки, а к концу пути возникает ощущение, что вещей этих стало в два раза больше. Торчат отовсюду, сумки раздуваются до невозможности. При этом ты можешь поклясться, что ничего в них не добавлял… — Он похлопал себя по бедру. — Наверное, меня просто упаковали в этот старый сундук не так аккуратно, как было раньше.

Палли покачал головой.

— Так, значит, теперь тебя распирает поэзия… Хм…

Ещё десять дней лечения и вынужденное безделье вовсе не утомили бы Кэсерила, если бы он не скучал по тем, кого с ним сейчас не было. Наконец тоска по ним пересилила отвращение, которое нападало на него при мысли вновь сесть на лошадь, и он стал теребить Палли, чтобы тот готовился к путешествию. Палли вяло, исключительно для приличия, упирался и протестовал, говоря, что Кэсерилу ещё рано ездить верхом, но уломать себя позволил довольно быстро, поскольку и сам горел нетерпением поскорее попасть в Кардегосс.

Кэсерил и его эскорт, включавший неизменных Ферду и Фойкса, не торопясь ехали по дороге, наслаждаясь чудесной тёплой погодой. Путешествие совершенно не походило на их отчаянную зимнюю скачку. Каждый вечер, слезая с лошади, Кэсерил клялся и божился, что завтра они поедут медленнее, но каждое утро всё с большим нетерпением подстёгивал коня. Наконец вдалеке снова показались очертания Зангра. На фоне белых пушистых облаков, голубого неба и зелёных полей крепость казалась украшением пейзажа.

Когда до Кардегосса оставалось несколько миль, они встретили на дороге двигавшийся навстречу небольшой обоз. Люди в ливреях провинкара Лабрана сопровождали три повозки, целую вереницу слуг и нагруженных мулов. Две повозки были набиты багажом, полог на бортах третьей был поднят, открывая свету весеннего дня сидевших в ней леди. Повозка с дамами свернула на обочину, оттуда выглянула служанка и подозвала одного из всадников. Лабранский сержант, наклонившись к ней и выслушав приказ, поскакал к Палли и Кэсерилу и отсалютовал.

— С вашего позволения, милорды, если один из вас кастиллар ди Кэсерил, миледи вдовствующая рейна Сара повелевает… просит, — тут же поправился он, — вас посетить её.

Нынешний провинкар Лабрана, вспомнил Кэсерил, был племянником рейны Сары. Судя по всему, ему довелось стать свидетелем её возвращения в родовое поместье. Кэсерил ответил на приветствие.

— Я полностью в распоряжении рейны.

Фойкс помог ему спешиться. Леди и их горничные спустились из повозки по лесенке и вместе двинулись в сторону соседнего луга любоваться весенними цветами. Сара осталась сидеть, поджидая Кэсерила.