В обвинительных приговорах использовались и другого рода варианты. Бывший помощник начальника 1-го отдела Управления начальника артиллерии РККА полковник А.П. Мухин обвинен в том, что должен был обеспечить повстанцев артиллерийскими орудиями и боеприпасами к ним135.

Довольно широко вменялось обвинение в создании различного рода «повстанческих» организаций и групп. Бывший член Военного совета ЗабВО корпусной комиссар В.Н. Шестаков был признан виновным в том, что готовил повстанческие кадры для вооруженного восстания, а начальник штаба и врид командующего Приморской группой войск ОКДВА комдив А.Ф. Балакирев – в том, что якобы разрабатывал оперативные планы войны с расчетом на создание условий для поражения Красной армии, насаждал в пограничных районах диверсионно-повстанческие группы для использования их против Красной армии и давал задания другим участникам заговора провоцировать на границе вооруженные конфликты с целью вызова нападения Японии на Советский Союз136. «Создавал повстанческие организации», согласно приговору Военной коллегии, и член Военного совета КБФ корпусной комиссар Г.А. Зиновьев, а «боевые повстанческие группы» – начальник управления авиации Центрального совета Осоавиахима СССР, награжденный двумя орденами Боевого Красного Знамени, комдив Н.М. Уваров137. В организации повстанческих групп был обвинен и бывший секретарь партийной комиссии Бурят-Монгольской кавбригады И.П. Андреев138.

Одним из самых расхожих обвинений, наверняка «обеспечивавшим» расстрельный приговор, было обвинение в шпионаже. В те поистине кошмарные времена следователи Особых отделов НКВД и военные судьи действовали по весьма простой, можно даже сказать, примитивной схеме. Объявляли того или иного командира, политработника шпионом и требовали, чтобы он доказал, что он не шпион. Давным-давно известный метод: докажи, что ты не верблюд. То, что бремя доказательства лежит на истце, на обвинителе – судьи и слышать не хотели. Хотя они прекрасно знали, что соответствующие компетентные органы в Советском Союзе вели тщательнейший учет не только действовавших шпионов, но и всех могущих только подумать об этом. Все эти данные бережно хранились в Особом архиве НКВД СССР. Но мне не удалось выявить ни одного случая, чтобы, осуждая на смерть «за шпионаж», судьи в 1937–1938 гг. поинтересовались бы мнением государственной организации, специально занимавшейся этой проблемой.

Обвинение в шпионаже в пользу иностранных разведок фигурировало уже на закрытом судебном процессе по делу Тухачевского, Уборевича, Якира и др. В научной, а особенно в публицистической литературе широко освещался вопрос о так называемой «Красной папке» – подготовленных спецслужбами нацистской Германии фальсифицированных материалах о сотрудничестве Тухачевского с германской разведкой. Подробно расписывая всю эту авантюрно-криминальную историю, некоторые авторы забывают сказать о том, что на процессе Тухачевского и других эта папка не фигурировала. Очевидно, Сталин не рискнул выпустить эту явную «липу» на процесс, где в качестве судей выступали Алкснис, Белов, Блюхер, Дыбенко, Каширин, Шапошников и др. Учел он, очевидно, и то, что к обвинению в шпионаже кадровые военные относятся особенно болезненно и будут всячески стараться доказать несостоятельность представленных обвинением документов. Не было гарантий, что и состряпавшие фальшивку немецкие спецслужбы непременно будут молчать. Поступили проще: совершенно голословно объявили их шпионами.

При вменении шпионажа судьи (вслед за следователями Особых отделов НКВД) нередко руководствовались и такой убийственной, по их мнению, «логикой». Если подсудимый командир по национальности поляк, то он почти автоматически зачислялся в польские шпионы, латыш – в латышские, эстонец – в эстонские, ну а немец, конечно же, в германские. Обвинение в шпионаже было дополнительным довеском для принятия расстрельного приговора. Так, в судебных заседаниях Военной коллегии Верховного суда СССР совершенно бездоказательно были объявлены шпионами в пользу той или иной зарубежной разведки заместитель начальника Генерального штаба РККА комкор В.Н. Левичев (якобы был связан с руководством германской армии и передавал за границу сведения оперативно-мобилизационного характера)139, а заместитель командующего ОКДВА комкор М.В. Сангурский – в шпионаже в пользу японской армии. Кстати замечу, что в деле Сангурского зафиксировано его показание о том, что за антисоветскую диверсионно-вредительскую и шпионско-террористическую деятельность центром правотроцкистской организации в ДВК было получено от японской разведки около трех миллионов рублей140. Судя по изученным мною документам, к подобным обвинениям в получении «иудиных сребреников» даже в те годы прибегали довольно редко.

Были признаны Военной коллегией как шпионы бывший начальник 2-го отдела Разведуправления РККА комдив О.А. Стигга («выдал зарубежную агентуру Разведупра»), осужденный в феврале 1939 г. бывший начальник ГУЛАГа НКВД СССР дивинтендант И.И. Плинер («передавал секретные сведения о количестве лагерей НКВД и заключенных»), командир 5-го авиакорпуса комдив В.С. Коханский, командир 51 сд комбриг Н.А. Прокопчук, помощник начальника кафедры Военной академии Генштаба РККА комбриг А.Д. Малевский141 и др.

Казалось бы, что шпионства в пользу даже одной зарубежной разведки вполне достаточно для истребления оного предателя. Но, очевидно, понимая шаткость своих обвинений, следователи НКВД, а за ними и члены Военной коллегии «для увесистости» усердствовали «в обвинении» подсудимых в шпионаже в пользу разведок сразу нескольких стран. Командир 48 сд комбриг Д.М. Ковалев, член большевистской партии с 1917 г., за все время службы в Красной армии характеризовался только с положительной стороны как энергичный, морально устойчивый, преданный своему делу командир РККА. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Боевого Красного Знамени и орденом Красной Звезды. Набор наград Родины – редкостный по тем временам. И вот боевой 40-летний комбриг был доведен до того, что «признался»: с 1928 г. он шпион японский, с 1935 г. – немецкий, а находясь в 1937 г. в Испании, передавал шпионские сведения германским разведорганам142. Бывший член Военного совета САВО член партии с 1907 г. дивизионный комиссар Ф.Д. Баузер был признан судебным заседанием Военной коллегии шпионом германским и латвийским143; бывший помощник инспектора кавалерии РККА беспартийный комбриг Б.К. Верховский – в том, что якобы с 1917 г. являлся агентом германской, а с 1918 г. – и английской разведок.

Но и этого все было мало. Доброволец-красногвардеец с декабря 1917 г., выращенный советской властью до должности военного атташе в Китае, комкор Э.Д. Лепин был «признан виновным» в том, что он шпион латвийский, затем – английский и, наконец, японский144. Агентом японской, немецкой и французской разведок «признали» бывшего начальника отделения Разведуправления РККА полковника И.Г. Германа145.

Арестованный 2 февраля 1938 г. командующий войсками Закавказского военного округа комкор Н.В. Куйбышев приговором Военной коллегии Верховного суда СССР от 1 августа 1938 г. был признан виновным в руководстве диверсионно-вредительской работой, а также в том, что являлся агентом германской, польской, литовской и японской разведок146. Как показала дополнительная проверка в 1956 г., Особый архив МВД СССР и отдел оперативного учета КГБ при Совете Министров СССР никакими сведениями о принадлежности Н.В. Куйбышева к разведорганам вышеназванных государств не располагали. Да они и не могли ими располагать, так как их в природе не было. Но тогда – летом 1938 г. – у суда Военной коллегии тоже не было никаких объективных доказательств, но зато имелись «признательные» показания самого комкора Н.В. Куйбышева, данные им и на предварительном следствии, и в судебном заседании147. А что прикажете делать с признавшимися шпионами разведок четырех государств? Только расстреливать. Что и было проделано в день вынесения приговора Военной коллегии. И вот возникает вопрос: до какой же степени уничтожения личности надо было довести человека, чтобы родной брат крупного и прославленного на всю страну деятеля ВКП(б) и Советского государства – Валериана Куйбышева, сам – видный военный деятель, награжденный тремя орденами Боевого Красного Знамени, комкор, – мог так клеветать на самого себя?