Награжденный в 1936 г. орденом Ленина командир учебного батальона 133-й мехбригады капитан Г.М. Абрампольский в 1937 г. приговорен к расстрелу за то, что «сознательно срывал боевую подготовку батальона»162. По обвинению в срыве партийно-политической работы, сокрытии от разоблачения троцкистских кадров осуждены к расстрелу первый начальник Политуправления РККФ корпусной комиссар М.Р. Шапошников, заместитель командующего Приморской группы войск ОКДВА по политчасти корпусной комиссар С.А. Скворцов, военный комиссар корпуса ВУЗ ЛенВО дивизионный комиссар В.В. Серпуховитин, начальник Высших военно-политических курсов Политуправления РККА бригадный комиссар C.А. Сухотин163 и др.

Работников военной печати отстреливали в основном по обвинению в том, что они скрывали поступавший в редакции материал, «изобличавший врагов народа» (начальник культпросветотдела ПУ РККА бригадный комиссар Н.Т. Тутункин, ответственный редактор окружной красноармейской газеты Киевского военного округа «Красная Армия» батальонный комиссар П.Я. Ивангородский, заместитель редактора газеты «Красноармейская звезда» (СибВО) старший политрук Е.М. Плост164 и др.).

Как одно из оснований применения ВМН к бывшему члену Военного совета ВВС РККА бригадному комиссару В.Г. Кольцову фигурировало и то, что «он в 1928 году участвовал в антипартийной белорусско-толмачевской группировке»165.

Дело доходило до того, что в вынесенном военным трибуналом СибВО расстрельном приговоре начальнику разведки учебного дивизиона 71-го артполка старшему лейтенанту В.Ф. Стрюлькову в качестве «полновесных» оснований для его физического уничтожения «Именем Союза Советских Социалистических Республик» фигурировали и такие: руководя политзанятиями, выхолащивал политическое содержание; или – упоминал в разговоре о прошлых заслугах Пятакова, Радека и других, впоследствии репрессированных, лиц166.

Читаешь такое сейчас, через 60 долгих лет после этих ужасов, и невольно содрогаешься. И от того, как легко партия и правительство «пускали в распыл» командиров и политработников РККА, ее красноармейцев, лейтенантов и вплоть до маршалов Советского Союза, чуть ли не накануне рокового вторжения германского вермахта и как это гибельно аукнулось в трагедии Сорок первого года. Содрогаешься и от того, что во всех этих диких обвинениях, во всей этой бредятине большое количество подсудимых «признавались». По крайней мере, так было во всех вышеприведенных конкретных ситуациях. Очевидно, без всякой натяжки можно утверждать, что абсолютно подавляющее большинство советских военных судей в 1937–1938 гг., охваченное пароксизмом партийно-государственной истребительной охоты за «врагами народа» и дрожащее за собственное бренное существование, главную задачу суда видело только в одном: создать в судебном заседании такие условия, чтобы можно было записать в протоколе этого заседания: «Виновным себя признает, показания, данные на предварительном следствии, подтверждает». И затем скоропостижно (чего, мол, рассусоливать – «суду и так все ясно!») принять и огласить смертный приговор.

И все же в суде «признавались» далеко не все. Вынужденные прежде всего из-за немыслимых условий предварительного следствия дать (подписать) «признательные» показания, многие и многие бывшие крупные военные работники, в том числе и ставшие известными армии и стране еще со времен Гражданской войны, нашли в себе силы и волю решительно отказаться в судебном заседании от «признания» в не совершенных ими преступлениях. К настоящему времени мне удалось выявить около 300 таких смелых людей. Среди них:

– Армейские комиссары 2-го ранга М.П. Амелин, Я.К. Берзин, А.С. Булин, А.И. Мезис, Г.А. Осепян.

– Комкоры М.И. Алафузо, С.Н. Богомягков, П.А. Брянских, Л.Я. Вайнер, М.И. Василенко, Я.П. Гайлит, А.И. Геккер, В.М. Гиттис, Б.С. Горбачев, Ф.А. Ингаунис, Н.В. Лисовский, М.П. Магер (дважды), С.А. Меженинов, Я.З. Покус, С.А. Пугачев, С.А. Туровский, Л.Я. Угрюмов.

– Корпусные комиссары М.Я. Апсе, И.М. Гринберг, Л.Н. Мейер-Захаров, И.Г. Неронов, А.П. Прокофьев.

– Коринтенданты А.И. Жильцов, Д.И. Косич.

– Комдивы Л.П. Андрияшев, Ю. Ю. Аплок, Н.Н. Бажанов, Б.И. Ба-зенков, Ж.К. Блюмберг, Г.Г. Бокис, М.Ф. Букштынович, Ф.В. Васильев, А.М. Вольпе, В.Ф. Грушецкий, Е.Е. Даненберг, С.И. Деревцов, В.П. Добровольский, И.З. Зиновьев, А.А. Инно-Кульдвер, И.И. Карклин, Г.И. Кассин, Ж.И. Лаур, И.Ф. Максимов, А.К. Малышев, Л.И. Никифоров, М.М. Ольшанский, А.Г. Орлов, Н.В. Ракитин, Е. Н. Сергеев, Д.Ф. Сердич, К.X. Супрун, А.И. Тарасов, П.П. Ткалун, И.Я. Хорошилов, И.Ф. Шарсков.

Кроме того, в ходе исследования выявлено, что в судебных заседаниях Военной коллегии Верховного суда СССР и военных трибуналов отказались от ранее вынужденных «признательных» показаний и заявили о полной своей невиновности в инкриминируемых им следователями особых отделов НКВД преступлениях (по неполным данным) 16 дивизионных комиссаров, 51 комбриг, 26 бригадных комиссаров, 7 бригинженеров, 7 бригвоенюристов, 81 полковник, 15 полковых комиссаров, 14 майоров, 8 батальонных комиссаров, 7 капитанов. Были среди отказавшихся также старшие политруки, старшие лейтенанты, лейтенанты и даже красноармейцы.

Почти каждый из тех, кто в судебном заседании отказывался от подписанных им на предварительном следствии «признательных» показаний, пытался объяснить суду, почему он раньше «признался», а теперь отказывается. Объяснения звучали самые разные. Некоторые просто констатировали факт, что они оговорили себя и своих боевых товарищей (армейский комиссар 1-го ранга П.А. Смирнов, корпусной комиссар И.М. Гринберг и др.). Другие факт оговора (по сути – клеветы) оценивали как самое большое свое преступление (комкор С.А. Туровский и др.). Многие заявляли суду о том, что «признательные» показания в ходе предварительного следствия они дали (подписали) «под влиянием мер физического воздействия»167 (армейский комиссар 2-го ранга А.И. Мезис, дивизионный комиссар И.И. Кропачев и др.).

Бывало и так, что, понимая всю неблаговидность, очевидную безнравственность совершенного ими оговора, подсудимые пытались как-то «самооправдаться», смягчить свою личную вину в совершении явно аморального поступка. Бывший заместитель начальника Генштаба РККА комкор С.А. Меженинов, если верить записи в протоколах судебного заседания, виновным себя не признал и заявил, что «он врал на себя, на Красную армию. Думал, что своими показаниями на предварительном следствии он принесет пользу Красной армии»168. Некоторые доказывали на суде, что в стремлении «дожить до суда», оговаривали себя, умышленно излагая в показаниях противоречившие действительности выдумки (комкор С.Н. Богомягков, корврач М.И. Баранов169 и др.).

Находились и такие, которые признавались в решающей роли инстинкта самосохранения. Пожалуй, наиболее откровенно сказал об этом на суде бывший заместитель начальника Политуправления РККА армейский комиссар 2-го ранга Г.А. Осепян. Большевик с подпольным стажем, на протяжении многих лет считавшийся «партийной совестью» Красной армии, он в судебном заседании виновным себя не признал, от данных ранее «признательных» показаний отказался и заявил, что «он на предварительном следствии оговорил себя и многих других командиров, причем это сделал, чтобы ложным оговором других командиров спасти свою жизнь»170.