М а р и н а: «А я знаю еще одно родное существо».

Ц ы б у л ь к о: «Кто?»

М а р и н а: «Некая Полла».

Ц ы б у л ь к о (к Пасько): «Доставить Поллу».

В центре зала испуганная Полла.

Ц ы б у л ь к о: «Вот это да!»

Б а с к и н: «Нет, это не гуманно – лучше брата. А ее отдать мне на усердное перевоспитание».

Б у к а е в: «Безобразие… Это очередное ущемление прав нац-меньшинств. Нам позарез нужны свои кадры. Я согласен – лучше брат, но ее надо оставить в регионе».

Б а с к и н (Букаеву): «Так вы ведь в Москву перебираетесь?»

Б у к а е в (Баскину): «Я тоже имею право на историческую ро-дину… А там меня Полла будет ждать».

К л а р а (Марине): «Ты посмотри, как мои подзащитные при виде молоденькой красавицы запели – зараз переродились, возмужа-ли. (И на весь вагон – криком): Что это за нарушение норм лиги? Вот истинное лицо мужчин! В топку ее!»

М а р и н а (вскакивая): «В топку ее! Смутьянка. Злостная со-блазнительница!»

Пасько хватает Поллу, мчится мимо трибун, открывает топ-ку за спиной Цыбулько. Полла нема, однако отчаянно сопротивляет-ся, умоляющими глазами смотрит в сторону Арзо с надеждой на помощь.

В с е х о р о м (кроме Цыбулько и Пасько): «Стоп! Стоп! Не смейте! Это должен сделать он! Только так сгорит его душа!»

Ц ы б у л ь к о: «А если он не сделает этого!»

В с е х о р о м (кроме Цыбулько и Пасько): «Тогда в топку пой-дет он, а она в третий вагон!»

В с е С а м б и е в у: «Вперед! Вставай! Смелей! Жизнь будет – рай! У тебя будут деньги! Мы их печатаем, сколько нам надо! Бери – сколько захочешь!»

Самбиев не встает. Полла из последних сил дергается, кричать не может, в этом вагоне право голоса только у избранных в лигу, из ее глаз текут кровяные слезы, язык беспомощно болтается, пышные волосы развязались, щедро спали ниц.

М а р и н а и К л а р а (вместе шепотом на уши Самбиеву): «Иди затолкай… Как бы ты ни сделал, мы ее все равно в топку заки-нем. Видишь, как она совращает лигу? А от наших чар только о день-гах, как мерин-кастрат об овсе, думают».

Жар из топки раскалил вагон. Тяжело дышать, пот течет ручьем с Самбиева, он еще не знает что делать, мучается. Наконец, он надумал подойти к Полле, а там видно будет: либо толкнет ее в печь, либо сам прыгнет… Он тяжело встал, с трудом направился к Полле, глядя в ее широко раскрытые в страхе глаза; они и сейчас прекрасны, наивны, верят в него, умоляют его. А он теперь ни о чем не думает, с усилием движется к ней, преодолевая неведомое сопро-тивление. В это время Клара и Марина шепчут ему с обеих сторон: «Затолкай, затолкай ее в печь. Вишь, какие у нее глаза синие, по Ко-рану, говорят, неблагонадежные». Отталкивают женщин Баскин и Букаев, и в свою очередь на ухо шепотом твердят: «Будь мужчиной – сам в печь полезай. Дураков у нас и без тебя хватает. А Поллу-красавицу мы в свои гаремы возьмем. Молода она, шибко хороша, просто жаль такую красу упускать не поласкаючи… Побалуемся мы с ней лет так пять-десять… Все же жить будет в сытости, в на-рядности. А потом решим, то ли в топку, то ли за решетку… А бу-дет умницей, так и во второй попадет».

«Нет уж! Не мне, так и не вам!» – разозлился Самбиев и толь-ко хотел дотронуться до Поллы, а у нее вдруг прорезался крик: «Ар-зо-о-о-о!!!»

… От страшного воя Самбиев вскочил, и с силой ударился о верхнюю полку, с болью в голове упал обратно, замер. Мимо, унося эхо мощного гудка, сотрясая все, подминая железные рельсы, несся груженый товарняк, оставляя вонь топочного мазута, гарь перетерто-го железа.

Когда товарняк пролетел мимо, он понял, что их поезд стоит. В купе воняло, было жарко, не хватало воздуха. На нижних полках хра-пели, сопели, сквозь сон болтали. Его стало тошнить, он задыхался. В темноте еле нашел обувь, потом долго возился с дверью. Только в холодном сумрачном тамбуре почувствовал некоторое облегчение. Горячим, липким от пота лбом он уперся в стекло двери, вглядывался в пустынную, ночную даль и вдруг не вполне ясно, расплывчато, прямо перед собой увидел глаза Поллы: они были печальны, до боли трогательны, нежно-осуждающи. Он отодвинулся от стекла – и они отпрянули, он прилип – и они навстречу, он наклонился – и они сле-дом. «Может, это мое отражение? – подумал он, и сразу отверг. – Нет, мои глаза не такие. Мои – подлые, алчные, похотливые!».

Он снова прилип к окну, и о чудо! она его вновь простила, улы-бается, рада ему, любит его.

Поезд тронулся, медленно пополз в сторону Грозного. А как бы он хотел вернуться в Краснодар, пасть с извинениями пред ней. Од-нако поезд упрямо увозил его от нее. Он уже выкурил несколько си-гарет, ему стало холодно и потянуло в сон.

В тамбуре было свежо, свободно, но стоять в холоде долго тя-желовато. В купе – вонь, сперто, но зато лежи, спи. Что же делать? Как быть? Надо определяться. Он вернулся в купе, оставил дверь от-крытой, чтобы проветрить.

– Закройте, дует, – скомандовал снизу женский голос, напоми-навший Марину.

– Что вы ходите туда-сюда? Спать не даете, кричите, – недо-вольный голос напоминает Клару.

Он тихонько разулся, осторожно поднялся, свернувшись кала-чиком, уткнулся в стенку. Через пару минут он свыкся с запахами, и ему казалось, что другой атмосферы не бывает, а если и бывает, то хуже. А так тепло, слегка покачивает, женщины начеку, чтоб не об-воровали; спи спокойно под убаюкивающий ритм; скоро Грозный, важное задание, сколько хочешь денег… Он сделал свой выбор? Сде-лает! И никуда не денется! Такова жизнь!… Конечно, можно прозя-бать во втором. Или недолго геройствовать в третьем вагоне. А чтобы ехать в первом – надо хорошо заплатить. Что-то потерять – что-то найти. Это вечный выбор! Это жизнь?

* * *

По возвращении из поездки Арзо первым делом бросился за-нимать деньги; он четко знал, что