Тем не менее, когда мы проезжали, шеренги были довольно жиденькими. В отдельных местах учителя вывели школьников. И лишь в деревнях народу собиралось побольше. Мне не хотелось обидеть президента, хотя я порывался выразить ему сочувствие в связи с отсутствием желательной массы встречальщиков.

Во время этой поездки мы не выходили из машины, и на индонезийские деревни я глядел из нее. Их жилища – сараи из бамбука. На полу видны настилы, тоже из бамбука, висит какое-то тряпье. Люди носят неряшливо пошитые и заношенные одежды, весь верх открыт, прикрываются они только ниже пояса, груди открытые. Очень неприятная, некрасивая картина. Стоят женщины, держат на руках грудных детишек. Ребенок сосет грудь уже немолодой женщины. Это не те женщины, о которых мне почему-то вспомнились строки: «Элен имела пышную грудь, и она производила впечатление на молодежь»… Здесь грудь вызывала сожаление. Очень грустная картина.

Деревня произвела на меня очень жалкое впечатление. Видно, что народ жил очень бедно. Бедно одетые люди, а жилье примитивное. Выручало их лишь то, что там тепло, так что они нуждались главным образом в крыше от дождя и солнца.

Приехали мы в небольшой городишко к дому с огромной террасой. Там уже расставили сиденья и расписали, где и кому занимать какое место. Отдельно указали места президента и мое. Мне пояснили, что мы увидим процессию. Этот обычай существует только там. Процессия изображает весь жизненный путь человека. Я в детстве видел лубочные картины такого характера. Их печатал в Москве книгоиздатель Сытин[374], тот самый, который всю свою жизнь посвятил книгам. Его типография выпускала дешевые лубки. Крестьяне и рабочие, желая как-то украсить свое жилье, покупали их. В юности и я являлся таким покупателем «художественных» произведений. На нашем руднике у многих в домах висели картинки с изображением жизненного пути человека от рождения до смерти.

Тут то же самое было показано в виде шествия: впереди шла группа людей с младенцами, потом – женитьба, далее – люди в зрелом возрасте. Одним словом, жизнь, разбитая по этапам. Участники процессии шли группами, каждая художественно представляла отдельный этап. Эти люди были хорошо и красочно одеты. Не знаю, надели ли они театральные костюмы или просто являлись обеспеченными. Мы, сидя, любовались красочным зрелищем. Процессию сопровождали музыканты. Когда проходили мимо красивые девушки, Сукарно заговорщически улыбнулся: «Какая из них больше других вам нравится?» – «Да все нравятся. Красивые девушки и хорошо одеты». – «Нет, – настаивал президент, – может быть, вот эта?» И показал на одну из них. Я постарался прекратить обсуждение данной темы. «Ну, если эта вам нравится, то и мне тоже, но и другие не меньше». И замолчал. Президент же пустился в обсуждение физических достоинств девушек, что доставляло ему видимое удовольствие.

В Богоре мы провели двое суток, затем отбыли в Джакарту. Там происходили официальные и неофициальные беседы и приемы.

Планом предусматривалась поездка в город Бандунг, по имени которого названа знаменитая декларация 1955 года. Мне Мао Цзэдун говорил, что ее написали китайцы, а конкретно – Чжоу Эньлай. Хороший получился документ.

Из Бандунга мы перелетели на остров Бали, туда, где обычно отдыхает правительство.

Перед приземлением Сукарно меня предупредил: «Вы атеист. Но прошу вас проявить терпение. Согласно местным традициям нас будут приветствовать священнослужители. Тут живут люди двух верований[375], поэтому одновременно будут звучать два приветствия. Они прочитают молитвы и совершат определенный ритуал, встретят нас поклонами и жестикуляцией рук. Если вы согласитесь участвовать в церемонии, это произведет хорошее впечатление на народ. Будет это полезно и для меня». Я ответил, что мне интересно взглянуть на такую церемонию.

Приземлились. Поехали на автомашинах. Нас встретила толпа. Началась названная процедура. Отслужили что-то вроде молебна. Сначала один служитель монотонно бормотал что-то, затем другой. Так у нас в лесу весною во время брачных игрищ бормочут тетерева-косачи. Священнослужители говорили попеременно, и я уже еле терпел. Асфальт на площадке был настолько раскален, что я ощущал себя стоящим на сковородке, приходилось переступать с ноги на ногу, мне жгло подошвы. А они все бормочут. Я посмотрел на Сукарно, он молчит. Может быть, привык? Или ботинки заранее надел на толстой подошве? Не выдержав, я тихонько обратился к переводчику: «Нельзя ли сократить?» Он перевел для Сукарно столь же тихо, чтобы никто не услышал. Сукарно подал знак, и постепенно бормотание прекратилось. Священнослужители вроде бы благословили нас, а мы любезно попрощались с ними.

Резиденция находилась на возвышенности, более прохладный климат действительно располагал к отдыху. Расположились и тут же отправились на прогулку. Хозяин показывал очень красивые окрестности: парк, а внизу под горой была система прудов. К ним можно было только пройти, но не проехать. Пруды опоясывались дорожками, при желании в одном из них разрешалось купаться. Там уже плавали люди. Обед у нас был не общим: каждый ел в комнате у себя. На следующий день во дворе наших домиков расположились ремесленники, работавшие по дереву, кости и металлу. Искуснейшие мастера демонстрировали нам замечательные изделия с инкрустацией. Скульптуры были выполнены своеобразно и казались непривычными на наш глаз: пропорции смещены, вытянуты вверх. Мастера-деревообделочники использовали красное дерево, которым богата Индонезия, фигурки из него точеные, красиво отделанные. Покупателей набралось довольно много, наши тоже приобретали.

На следующий день мы снова гуляли у прудов. В одном из них купалась обнаженная молодая женщина с ребенком. Президент упорно вел нас именно к этому пруду. «Да ведь там нагая женщина», – сказал я ему. Он ответил, что на Бали это не имеет значения. Мы подошли, он заговорил с нею, и она, держа ребенка на руках, направилась к нему. Мы пошли дальше, а он остался. Женщина подала президенту ребенка, он подержал на руках, пошутил с ним, и она вернулась к купальной процедуре. Я рискнул заметить ему, что у нас подобное поведение считается неприличным. «Да видели ли вы, как она без всякого смущения вышла и подала мне ребенка, а потом снова ушла?» – проговорил Сукарно.

Президент, любя праздничное общество, обожал танцевать. И любил также, чтобы танцевали все присутствующие. Так он поступал в Богоре и так же продолжал вести себя на Бали. Я человек абсолютно не танцующий, даже в молодости никогда не увлекался танцами, просто не умел. В молодости вообще был очень стеснительным, хотя мне нравилось смотреть, как танцуют другие. В принципе я был бы не прочь принять участие в невинных развлечениях Сукарно, но кроме группового танца, который прежде знали в Донбассе шахтеры и мастеровые, я не умел ничего другого. Там становились в круг, брались за руки и топтались, вроде как в болгарском коло. Это умели делать все. Примерно такие же однообразные танцы, но до упаду, танцевал и Сукарно, обычно после ужина. Сначала устраивался концерт с исполнением национальных музыкальных произведений, проходили сольные выступления. Затем все танцевали. Так прошел первый вечер, разошлись очень поздно.