От негодования у него на щеках проступили два красных пятна. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— Что ж, мы не хотим, чтобы это повторилось. Продолжай так же. Просто возвращай тела на кладбище. И не угрожай спекам. Не стреляй в них. Просто выполняй свой долг, не вызывая кровопролития. Помни, что я поручил тебе охранять порядок на кладбище, так что не следует приходить ко мне и жаловаться. Значит, ты вернул труп и снова похоронил его?

— Да, сэр, так я и сделал. Я решил, что должен доложить о своей встрече со спеками.

Он поднял стакан с вином, стоявший на столе у его локтя, и отпил пару глотков. Вино было алым.

— Это несущественно. Пришла весна, солдат. Весной спеки всегда спускаются с гор, чтобы торговать. Скоро наступит лето. И когда лето будет в разгаре, люди будут умирать от чумы. Много людей. И так же быстро, как ты будешь их хоронить, спеки постараются их выкапывать. К концу лета, если ты не умрешь от чумы, то станешь таким же, как все мы. Будешь молиться о приходе зимы и проклинать ее, когда она начнется.

Он говорил с непререкаемой уверенностью. Закончив свою речь, он снова отвернулся к огню.

— Сэр, мне кажется, я лучше выполнял бы свой долг, если бы смог найти способ не позволять спекам красть тела до наступления лета и вспышки чумы.

Я ждал ответа. Он промолчал, и я посчитал это разрешением продолжить.

— С вашего дозволения, сэр, я бы хотел завести собаку. Пес послужил бы сразу двум целям. Он стерег бы кладбище по ночам и лаем предупреждал меня о появлении спеков. А если тело все-таки будет украдено, пес помог бы мне выследить виновных и быстрее вернуть труп обратно.

Полковник молчал. Я сделал еще одну попытку.

— Я хотел бы держать собаку, сэр. Неожиданно он фыркнул.

— Как и все мы, солдат. Но скажи мне, где ты ее возьмешь? Ты видел в Геттисе хоть одну собаку?

Это было настолько очевидно, что я удивился, как я не заметил этого раньше.

— Быть может, собаку можно привезти с запада? — отважился предположить я, понимая, что мне не первому приходит в голову такая мысль.

— Собаки исчезают из Геттиса. Собаки, похоже, не любят спеков, а спеки, несомненно, не любят собак. Разве что в похлебке. Так что ты не получишь собаку, которая помогла бы тебе выполнять твои обязанности. — Он отвел взгляд от огня, чтобы посмотреть на меня, и, увидев, что я все еще здесь, нетерпеливо спросил: — Что-нибудь еще, солдат?

— Могу ли я попытаться построить стену вокруг кладбища, сэр? Или хотя бы со стороны леса? Возможно, эта мера и не предотвратит всех похищений, но я хотел бы по возможности затруднить спекам воровство.

Он покачал головой. Горлышко бутылки звякнуло о край бокала, когда он принялся наливать в него вино.

— Ты меня слушал, когда я принимал тебя на службу? Я упомянул, что запрашивал камень для строительства стены. Я просил об этом уже несколько раз, но всегда получал отказ. — Он отпил вина. — Несомненно, Королевский тракт куда важнее, чем покой наших солдат, умерших в этом богом забытом месте.

Между нами пролегло молчание. Я нехотя сделал последнюю попытку.

— Я мог бы построить изгородь, сэр.

Он не повернул головы, но скосил на меня глаза.

— Из дерева, я полагаю?

— Да, сэр.

— И где ты намерен его взять? Не из наших запасов, разумеется. Как это ни странно, дерево здесь обходится недешево. Мы можем добывать его только на опушке леса, потому что… ты же знаешь, как трудно нашим людям входить в лес. И как ты построишь изгородь без дерева?

Давно, как мне казалось, подавленное упрямство неожиданно воспряло во мне. Однако я не стал обращать внимание полковника на то, насколько сам он расточителен с собственным запасом дров.

— Я сам добуду дерево, сэр.

Он откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на меня.

— Добывать дерево в этом лесу не так просто, как может показаться. Ты уже пытался это делать, солдат?

— Я дважды был в лесу, сэр. И знаю, с какими трудностями мне предстоит столкнуться.

— И все же ты готов добровольно этим заняться.

Вероятно, он пытался соотнести мою отвагу с моим внешним видом. Мне показалось, что он впервые увидел меня, а не гору плоти, в которую я был заключен. Я не стал ему лгать.

— Лучше добывать в лесу дерево, а не искать в нем украденные тела.

— Полагаю, ты прав. Что ж, хорошо. Я не возражаю. Однако не забывай о прочих обязанностях. Мне докладывали, что ты роешь могилы заранее. Продолжай эту работу. А в свободное время можешь строить ограду.

— Благодарю вас, сэр.

Уходя, я не чувствовал никакой благодарности. На улицах Геттиса уже стемнело. Полковник продержал меня дольше, чем я предполагал. Уже наступил вечер.

О чем я думал, вызываясь огораживать кладбище? У меня хватало и другой работы, а без собаки мне, возможно, придется еще и охранять по ночам свежие могилы. Я вспомнил о длинной черте, по которой кладбище граничило с лесом, и попытался представить себе, какой должна быть ограда. Лучше всего подошел бы высокий дощатый забор. Редкая изгородь из жердей разве что немного задержит похитителей тел. Я подумал о бревенчатом частоколе и тут же отбросил эту идею. Срубить необходимое количество достаточно толстых деревьев, выкопать для них ямы и надежно установить — одному человеку подобное не под силу.

Утес терпеливо дожидался меня у коновязи. Я посмотрел на нее и на сорняки, разросшиеся у ее основания, и вспомнил про живые изгороди в отцовском поместье, которые выращивались на рядах камней, собранных с окружающих полей. Впрочем, пока я копал могилы, достаточно больших камней мне не попадалось. Самые крупные были не больше моей головы. Но даже такие камни, если их выложить в ряд, смогут обозначить границу. И если я высажу густой колючий кустарник, то сумею создать надежную преграду между кладбищем и пугающим меня лесом.

В тот же миг, как мысль пришла мне в голову, я понял, что это выход. Конечно, кустарнику понадобится время, чтобы вырасти. Поэтому для начала я построю ограду из жердей, а вдоль нее стану укладывать камни, которые найду, пока буду копать могилы. Спеки ходят нагими. А я посажу ежевику и шиповник. Вот так.

Поводья Утеса свободно лежали в моей руке. Он потянул за них, напомнив мне, что я уже некоторое время неподвижно стою, погрузившись в собственные мысли. Внезапно я обнаружил, что уставился на двух женщин, идущих в мою сторону по тротуару. Пытаясь смягчить грубость, я улыбнулся и приветливо им кивнул. Одна из них взвизгнула от страха, а ее рука метнулась к латунному свистку, висящему на шее. Другая резко взяла спутницу за локоть, быстро перевела ее через улицу, и они поспешили прочь, тревожно оглядываясь и о чем-то перешептываясь. Я покраснел от смущения, но и почувствовал укол гнева. Я не сомневался: если бы эти женщины встретили меня два года назад, они бы с улыбкой ответили на мое приветствие. Мне было обидно, что мое тело заставило их столь несправедливо судить обо мне. Ведь внутри я оставался таким же, как и прежде.