Пушкин, глядя на старого Геккерена, вдруг представил себе, как он нашептывал Натали мерзости. Глаза его налились кровью. Гроза могла разыграться в любой момент. Фрейлина даже перекрестилась. Но Пушкин нечеловеческими усилиями сдержал себя. От напряжения на лбу поэта выступили капельки пота…

Когда барон закончил говорить, Пушкин заявил, что он удовлетворен объяснением и готов взять вызов обратно.

– Еще одна просьба, если позволите, господин Пушкин, – обратился Геккерен. – Поскольку теперь можно будет объявить о сватовстве, то факт вызова на дуэль, отныне не существующий, должен оставаться тайной навсегда. Иначе достигнутая договоренность теряет смысл.

– Хорошо, – ответил Пушкин, – у меня тоже есть одно условие: между нашими домами и после сватовства не будет никаких отношений…

Фрейлина с облегчением проводила гостей. Она вспомнила выражение лица Пушкина и перекрестилась.

– Но Натали-то какова! – настоящая колдунья, – вслух подумала Екатерина Ивановна.

А Наташа дома места себе не находила, пока ждала возвращения мужа. Как только она услышала его голос, бросилась со всех ног в переднюю и там чуть не свалилась. Пушкин вовремя успел ее поддержать.

– Не волнуйся, моя прелесть. Все хорошо, – успокоил он ее. Когда в переднюю вошла и Коко, Пушкин недобрым взглядом посмотрел на нее и спросил:

– Как вы можете объяснить, что за такое короткое время барон Дантес сумел в вас влюбиться?..

Коко не стала отвечать. Она повернулась и убежала, пряча счастливую улыбку. Ее сердце радостно стучало: теперь-то объявят о свадьбе!

Дни в ноябре в Петербурге совсем короткие. Только солнце взойдет, глядишь, а оно уже и заходить собралось, еще один день долой.

Пушкин в эти дни был озадачен выпуском четвертого номера своего журнала. С материалами было туго, вся надежда на «Капитанскую дочку». Ну, а дальше где брать подходящее?..

Грустные мысли гонят его из-за рабочего стола. Одевается, приказывает подать лошадей и куда-то едет. Вслед ему уезжает и Наталья Николаевна. И даже Азинька не усидела дома.

Дома только Коко за своими картами. Она не перестает удивляться странностям. Кажется, дело о ее свадьбе улажено, но Дантес так и появляется просить ее руки?.. Кругом какое-то шушуканье… Скорее всего, о предстоящей свадьбе, но о невесте, кажется, забыли.

Прошел еще один день, но Кате он не принес ничего нового. И в доме по-прежнему чувствуется неспадающее напряжение…

И действительно, Пушкин чувствовал себя почти обманутым… Но пусть не радуются Геккерены, рано им праздновать победу. Они хотят похоронить его вызов? Нет, господа, ничего у вас не получится: он молчать не станет!

Пушкин каждую минуту старается как можно больше посетить друзей. Он уже побывал у Вяземских, Виельгорских, Одоевского, у Мещерских, где он в подробностях рассказывал о своем вызове Дантеса на дуэль. Его рассказ походил на фантастическую новеллу, в которой одним из действующих лиц был сам император. Естественно, что об этом он мог говорить только с самыми близкими друзьями. Сообщение же о сватовстве Дантеса к Екатерине Гончаровой воспринималось вообще как выстрел, который ставил точку в ухаживании Дантеса за Натали. Переживаемые им эмоции во время рассказа отражались на лице поэта желчными гримасами, перемежавшимися саркастическим смехом…

В свете начали говорить о свадьбе Дантеса и Екатерине Гончаровой. Толком никто ничего конкретного сказать не мог, но все же связывали ее с какой-то дуэлью, о которой тоже никто толком сказать ничего не мог. Конечно, источником этих слухов был Пушкин.

Наконец, эти слухи дошли и до Геккеренов, которые не на шутку всполошились. Пушкин опять мутит воду, об объявлении свадьбы не может быть и речи. Голландский посланник сетует на свою промашку, не связав молчание Пушкина зафиксированным на бумаге обязательством.

В дело активно вмешался Дантес, намереваясь вразумить противника. Кавалергард занялся необычным для него делом, он сел за письменный стол и принялся сочинять письмо, которое Пушкину следует написать ему, Дантесу. Другими словами, это была своего рода шпаргалка для поэта:

«Ввиду того, что господин барон Жорж Геккерен принял вызов на дуэль, отправленный ему при посредстве барона Геккерена, я прошу господина Жоржа Геккерена благоволить смотреть на этот вызов как на несуществующий, убедившись случайно, по слухам, что мотив, управлявший поведением господина Жоржа Геккерена, не имел в виду нанести обиду моей чести – единственное основание, в силу которого я счел себя вынужденным сделать вызов…»

Вот именно такое письмо и должен написать Пушкин! С письмом Дантес оправился к виконту д’Аршиаку, секретарю французского посольства.

– Мсье д’Аршиак, я прошу вас об одном деликатном одолжении – отправиться с письмом к господину Пушкину. Кроме того, прошу вас, дорогой виконт, сообщить ему, что отсрочка подошла к концу и барон Дантес готов к его услугам.

Дантес подробно проинформировал д’Аршиака о сути конфликта и условиях его погашения.

– Эти условия изложены в письме, которое я вам вручил. Я буду вполне удовлетворен, если господин Пушкин перепишет его и пришлет мне. Я прошу внимательно его прочитать.

Д’Аршиак погрузился в чтение.

– Но вы, кажется, говорили, что в разговоре с господином посланником, вашим батюшкой, Пушкин отозвал свой вызов.

– Слова – это всего лишь слова, на них полагаться нельзя. Мне необходимо письменное подтверждение. Надо научить его держать слово. Мое требование: или письмо, или к барьеру… Надеюсь, дорогой виконт, вы не откажетесь от поездки к господину Пушкину в качестве моего секунданта?

По закону чести в такой просьбе нельзя было отказать. Прибыв на квартиру к Пушкину, д’Аршиак передал смысл поручения Дантеса и о его готовности к поединку. Поэт с трудом сдержался от радостного восклицания. Но разговаривать о письме, которое Пушкин должен написать Дантесу, он решительно отказался. Он уже писал барону Геккерену письмо, в котором все сказано. Он берет вызов обратно, поскольку ему стало известно о намерении господина Дантеса просить руки Екатерины Гончаровой. И если господин Дантес не передумал, то у него нет больше причин для поединка. Никаких писем он больше писать не собирается. Пушкин попросил д’Аршиака довести эти слова до сведения Геккеренов.

С этим д’Аршиак и удалился.

После отъезда француза в кабинет мужа бросилась взволнованная Натали. Пушкин был совершенно спокоен и этим сумел обмануть тревогу жены. Она еще больше успокоилась, когда он ей сообщил, что завтра они едут к Карамзиным, чтобы поздравить Екатерину Андреевну с днем рождения.

– Надеюсь, ты меня к ней не ревнуешь и к Софье тоже? – пошутил он. – К кому ты только меня не ревновала… Вот совсем состарюсь и составлю весь перечень твоих страхов, – смеясь, продолжил Пушкин.