class="p1">Время в Киеве двигалось медленно, его течение устремилось к западу, откуда голосом Левитана доносились торжественные сообщения о новых победах. А в измельчавшую киевскую заводь выносило людей, для которых будущее казалось невозможным без прошлого, но прошлое было затемнено и мучительно неясно.

Первой Феликсу нашла усталая женщина с увядшим страдальческим лицом. Анна Николаевна, мать Жоры Вдовенко, ничего не слышала о сыне с лета сорок первого, ей не прислали ни похоронки, ни даже извещения, что он пропал без вести. Жора просто исчез, о его судьбе никто ничего не знал. Анна Николаевна растерянно смотрела на мир, не понимая, с чего начинать поиски. Весной она вернулась в Киев из Чкаловской области и отправилась на «Арсенал». Там кто-то посоветовал найти командира отряда или его семью. Анна Николаевна нашла Феликсу.

Следом, всего несколько дней спустя, Феликсе передали записку от жены Исаченко, Марии Козловой. В городском пожарном управлении она узнала, что командиром отряда, в который зачислили её мужа, был Гольдинов, и отыскала Феликсу через «Динамо».

Феликса не очень понимала, чем может помочь этим женщинам, если не в силах помочь себе; все они оказались на пустынном, выжженном поле, придавленном тьмой, и ни людей не было видно на нём, ни следов.

— Я знала и помню сейчас в лицо и по именам всех мальчиков из пожарной команды «Арсенала», — сказала Вдовенко, когда втроём они собрались у неё в комнате на улице Челюскинцев. — Может быть, о них что-то известно родным, может быть, кто-то жив, но мы просто не знаем.

— И в пожарном управлении нужно расспросить. Давайте составим список, кого мы помним, — согласилась с ней Козлова. Обе женщины посмотрели на Феликсу так, будто полномочия командира отряда от Ильи перешли к ней, и без её согласия тут ничего уже не решалось. Феликса не была готова брать ещё и их груз, ей предстояли первые соревнования, которые уже называли послевоенными, хотя война ещё продолжалась, но ситуация вела себя сама. Она ничего не могла изменить, и отказать этим женщинам тоже не могла.

Контрольные старты перед соревнованиями назначили на начало июня. Бывший Красный стадион к лету восстановили и готовили к открытию.

— Терещенко, — подозвал её тренер, когда Феликса вышла разминаться перед забегами. — Почему посторонних приглашаешь? О результатах надо думать, а не о подружках. Вам все условия создали, выписали паёк и питание, как в кремлёвской столовой, так будь любезна, показывай результат, а не с подружками лясы-балясы разводи.

Феликса никого не приглашала, две недели перед стартами она тренировалась в Пуще одна, по программе, которую составила сама. Тренер КВО Харчук не приезжал к ней ни разу, оттого, наверное, теперь и нервничал.

— Какая подружка? — бросила взгляд на трибуны Феликса.

— Да вон сидит, — тренер махнул рукой в сторону центрального сектора, но девушка, из-за которой он устроил разнос, уже стояла за его спиной.

— Феля, я Клава Мишко. Ты помнишь меня?

— Да, Клава, здравствуй, — удивилась Феликса. — Конечно, помню.

— Я тебя еле нашла. У меня всего час остался. Машина в Полтаву уходит, а я и так тут… Надо поговорить.

— Терещенко, — взвыл Харчук. — Я тебя предупреждаю: не соберёшься сегодня, вылетишь из сборной округа. Пороги потом обивать будешь — никуда не возьмут.

— Сейчас переоденусь и выйду разминаться.

— Давай, давай, давай! Не стой!

Тренерская работа, если смотреть со стороны, — собачья. Чем дальше тренер от спортсмена, чем меньше его понимает, тем громче он кричит. Феликса знала, что Харчук орёт от неуверенности и в себе, и в ней. Можно было бы не обращать внимания, но всё равно неприятно. Чуть заметно кивнув Клаве, она пошла под трибуны. Клава всё поняла и несколько минут спустя нашла Феликсу в раздевалке.

— Феля, ты знаешь, что с Ильёй? Где он сейчас? — с ходу спросила она.

Феликса молча посмотрела на Клаву. Времени на этот разговор у неё не было, да и место, в раздевалке перед стартами, когда рядом переодевались другие спортсменки, совсем для него не годилось.

— Я всё понимаю, Феля, — сбивчивым шепотом зачастила Клава. — Но и ты пойми, меня сейчас на допросы таскают из-за того, что я в Потребсоюзе работала. Говорят, с немцами сотрудничала. В мае Наталку из Новой Диканьки арестовали, присудили двадцать лет. Двадцать лет, представляешь?! Илья её знал, она его прятала у себя, но Наталка — другое дело, у неё там и правда с полицаями была история. А у меня же — ничего! Илья мог бы подтвердить.

Феликса пристально смотрела на Клаву, пытаясь понять смысл её слов. Кто такая Наталка? При чём тут Потребсоюз? И Клава тут при чём?

— Я всё в другой раз тебе расскажу, — торопилась, захлёбывалась словами Клава. — Мне возвращаться нужно, мне из Полтавы уезжать запретили, понимаешь? Найди Илью, он все мои слова может подтвердить: и что был у меня зимой, когда в Киев шёл, и что мы дедушку прятали…

— Ты его только раз видела? — Феликса поняла главное, Илья заходил в Полтаву на пути в Киев.

— Да, да, один только раз. Он скрывал, но я поняла, что он от наших шёл. Потом пообещал, что на обратном пути ещё раз зайдёт, но не заходил.

— Я ищу, Клава. И ничего о нём не знаю, — вздохнула Феликса. Больше сказать ей было нечего.

— Найди его скорее, — умоляюще схватила ее за руку Клава. — Может, тот дедушка что-то знает? Найди дедушку!

— Какого дедушку? — Феликса чувствовала, что Клава говорит важные вещи, но времени понять и разобраться в них у неё не оставалось.

— Старичок, еврей. Сначала его прятала моя подружка Татьяна, потом мы с Димой. А потом Илья его вынес из Полтавы.

— Как его звали, ты скажешь, наконец?! — рассердилась Феликса.

— Да не помню я, — заплакала Клава. — Танька помнила, но её в Германию год назад отправили. Не у кого спросить.

— Терещенко! — от входа донесся яростный рев Мошко. — Живо на разминку!

— Нехама… Наум… Не помню я.

— Вспоминай! Вспомнишь — передай через кого-нибудь. — Феликса встала и выдохнула. — Всё, прощай, удачи тебе. Я побежала.

Она собирала историю Ильи, как расколотую мозаику. Часть фрагментов сохранилась, и Феликса сложила их по своему пониманию, но слишком многих деталей не хватало, они исчезли, и взять их было негде. Когда же ей казалось, что ничего уже добавить не сможет, вдруг появлялись люди, о которых Феликса сама никогда бы не вспомнила. Они возникали ниоткуда только затем, чтобы передать ей пару камешков из мозаики. И рисунок менялся.

Феликса знала очень мало о том, что делал Илья и где был весной сорок второго года, до того, как пришёл в Киев. О том, что произошло в Киеве, она по-прежнему не знала ничего.