(3), а (4), как пояснил Александр Гершенкрон в книге "Россия в европейском зеркале" (1970). Этот пример не опровергает расплывчатую гипотезу Ландеса о "культуре". Но он показывает, как трудно то, что он считает легким: сказать, кто победит. Старообрядцы в России были единственной успешно буржуазной частью российского общества в XVII-XIX вв. Евреи и многие из тех, кого Ландес называет греческим именем "метики" (metoikoi, "люди вне дома", рабочие-неграждане, в России в основном немцы).

В этом не было ничего легкого или неизбежного. Некоторые меньшинства хорошо себя чувствуют, когда истеблишмент пытается их подавить - об этом свидетельствуют старообрядцы, а также заморские китайцы и, конечно, иногда европейские евреи. Но некоторые меньшинства, с которыми плохо обращаются, ведут себя просто плохо - например, цыгане в Восточной Европе, американские негры в условиях сегрегации, а иногда и европейские евреи. Все может быть по-разному. Вспоминается очаровательная и пустая теория Арнольда Тойнби "вызов и ответ". Слишком много вызовов, как в Гренландии, или слишком мало, как в Китае XVIII века, и вы получаете стагнацию. Трудно предсказать золотую середину.

Ландес слишком упрощенно оценивает неизбежность произошедшего, поскольку его основным интеллектуальным инструментом является ретроспектива. Это характерный научный порок историка (и эволюционного биолога) - полагать, что раз уж случилось то, что случилось, то это должно было быть неизбежно. Например, Ландес утверждает, что "послевоенный экономический успех Японии и Германии можно было предвидеть, если бы учитывалась культура". То же самое с Южной Кореей и Турцией, Индонезией и Нигерией". Я так не думаю. Если происходящие события так легко предвидеть и, следовательно, они полезны для политики, журналистики или политики, то почему не был предвиден успех Германии? (И почему историки не богаты?) Большинство экономистов и историков в 1945 г. считали, что Германии потребуется много лет для восстановления. Потребовалось пятнадцать. Сама причина того, что восстановление Германии после войны назвали "чудом", заключается в том, что люди, очень охотно воспринимающие культуру как "предсказательную", делали неверные прогнозы. Эта ошибка хорошо известна в социальной психологии - тенденция приписывать характеру то, что на самом деле является результатом условий. Мы с Ландесом спорим о характере и условиях с 1966 года, историк против экономиста, S-переменные против P-переменных. Можно было бы подумать, что и он, и я повзрослеем и поймем, что это и то, и другое: прилив достоинства и свободы, духовной культуры, взаимодействующий с береговой линией экономики, науки и материальной культуры, и что предсказать или предугадать, что из этого получится, всегда непросто.

 

Глава 40

 

Главная экономическая особенность рассмотренных до сих пор объяснений эпохи инноваций заключается в том, что до 1750 г. и волны гаджетов, захлестнувшей Англию, возможности для прогресса просто игнорировались. Как я уже неоднократно говорил, это экономически не обосновано. Если прялка была такой замечательной идеей в 1764 г. н.э., то почему ее не было в 1264 г., или в 264 г., или, если уж на то пошло, в 1264 г. до н.э.? Если фабрики извлекали прибавочную стоимость в 1848 г., то почему не в 1148 г.? Вот такая экономическая загадка промышленной революции.

Другая историческая особенность, как я уже неоднократно отмечал, заключается в том, что многие из так называемых предпосылок (высокая норма сбережений, большая международная торговля, частная собственность, образование, наука) возникли задолго до этого и не только в северо-западной Европе. Хвастливое, напористое, крестоносное христианское государство было заметно отсталым по сравнению с великими азиатскими империями даже в 1700 г. и уж точно в 1600 г., а в 1500 г. и вовсе позорным, поэтому европейцы так стремились попасть в Азию. Представьте себе в качестве мысленного эксперимента, что предпосылки европейского типа - материальные события, такие как инвестиции, торговля и империя с нематериальными событиями, такими как образование и наука, - действительно способствуют промышленной революции и устойчивому обогащению самых бедных среди нас. В таком случае в Китае или Индии промышленная революция должна была произойти в 1600 г. или на несколько столетий раньше, как и в Риме или Греции. Историческая загадка заключается во временной странности земель вокруг Северного моря после, скажем, 1700 или 1800 года. В случае Греции или Рима можно предложить правдоподобную компенсацию, в частности, рабство и женоненавистничество, которые поддерживали презрение к труду и к активным, энергичным, трудолюбивым деловым людям. Это можно отнести и к Китаю, и к Индии, и к Османской империи.

Я утверждаю, что отставание объясняется антибуржуазным характером мирового общества до 1700 года, да и в Европе тоже.

Экономическая и историческая загадки - близнецы. Если наличие большого количества внешней торговли в Британии в 1700 г. н.э. создало взрывные возможности для профпригодных инноваций и промышленной революции к 1800 г., а также резкого роста уровня жизни в северо-западной Европе к 1900 г., то почему этого не произошло в Китае в 700 г. н.э. или в Египте в 1700 г. до н.э.? Если защита собственности и другие подобные правовые институты сделали современный мир, то почему они не сделали его в республиканском Риме или мусульманской Испании? Европейцы не изменились в своей жадности ни в 1600, ни в 1700 году. Это популярное представление, переформулированное в наши дни как антиконсюмеризм, хотя вряд ли правдоподобное. Люди постоянно говорят, что их соседи жадные ("Дорогая, тебе не кажется, что те люди в соседней пещере вульгарные, у них шкуры саблезубых тигров и все такое?!"). И поэтому не может быть, чтобы кучи 100-гильдейских или 100-фунтовых стерлинговых банкнот или монет лежали на земле сотни лет, не собираясь. Иными словами, какова бы ни была причина возникновения современного мира, она должна быть такой, чтобы не предполагать, что люди более раннего или несевероморского времени были настолько глупы, чтобы игнорировать поразительно выгодные предложения. И она должна быть уникальной для очень недавнего времени и для северо-западной Европы. Это не может быть, например, прославляемое наследство христианства и греко-римской культуры, которое, в конце концов, характеризовало застойную Россию - вплоть до ее алфавита и версии православия - и характеризовало Европу в целом на протяжении тысячелетий, прежде чем якобы привело к взрыву после 1700 года.

Почему североморцы вдруг так разбогатели, получили столько грузов? Ответ не может заключаться в том, что голландцы и англичане запоздало проявили расовое превосходство. Разумный ответ должен воздавать должное голландцам и англичанам около 1700 г., но не позорить при этом все остальное человечество, в том числе позоря более ранних голландцев и англичан. В конце концов, остальные довольно быстро по историческим меркам подхватили североморскую рутину, как только она была изобретена. Если