— Уверена, что Цезарю трудно с тобой расстаться, — ответила я, не кривя душой.

— Мы присоединимся к нему в его следующем походе, когда от нас будет больше пользы, — сказал Октавиан.

В следующей кампании? Предстоит еще одна кампания?

— В Парфии? — спросила я тихо.

Конечно, в Парфии, не иначе.

— Да. Мы уже на полпути туда. Он пошлет за нами, когда переправится.

Когда переправится… Когда же?

— Значит, следующей весной? — уточнила я с понимающим видом.

— Думаю, да, — кивнул Октавиан.

— Желаю тебе и Агриппе благополучного путешествия, — сказала я. — Больше никаких кораблекрушений. Пусть твое обучение будет приятным и полезным.

Я смотрела на его утонченное лицо с четкими чертами, широко расставленные глаза, светлые взъерошенные волосы и думала об одном: все родственники Цезаря очень привлекательны.

— Я рада знакомству с тобой, — добавила я.

— А я рад знакомству с тобой, — отозвался он с доброжелательной улыбкой.

И это, клянусь, была моя последняя встреча с ним. Последние слова, которыми мы обменялись лицом к лицу. Как боги любят насмехаться над нами! Время от времени я пропускаю ту встречу через сито памяти, как будто в моей голове могут всплыть какие-то иные знаменательные слова. Нет — ничего, кроме сердечного прощания двух человек, любящих Цезаря и готовых умереть за него.

Улицы были так забиты народом, что моим носильщикам едва удавалось проталкиваться сквозь толпу, и носилки двигались рывками, как лодка на волнах. Собственно говоря, так оно и было: мы пытались проложить путь в море людей.

— Это забавно, — промолвил Птолемей, озираясь по сторонам.

Голос его был слаб, поскольку с возвращением холодов возобновилась и простуда.

Я жалела, что поддалась на уговоры Цезаря и задержалась так надолго. Я тосковала по широким улицам Александрии — они никогда не бывают настолько запружены людьми. Теперь мы застряли в Риме до весны.

В настоящий момент мы собрались посетить квартал ювелиров. Птолемею, имевшему художественные склонности, захотелось посмотреть на их работы. Договорились мы заранее к определенному часу, а теперь, как назло, застряли в уличном заторе.

Из-за чего это столпотворение? Я хмуро выглянула из носилок, как будто могла испепелить виновника взглядом, но увидела лишь море голов и плеч, над которыми высилась статуя, закрепленная веревками на открытой повозке. Позади нее, чуть подальше, еще одна. Что за изваяния, я не могла разобрать.

— Смотри! — воскликнул вдруг Птолемей, указывая рукой. — Цезарь! Там, на ступеньках.

Я повернулась, чтобы посмотреть; действительно, Цезарь и еще несколько человек стояли на ступеньках одного из зданий, пристроенных к театру Помпея и превосходивших его размерами.

— Туда! — скомандовала я носильщикам.

Они резко повернули и направились через дорогу.

«Что за грандиозное здание? — думала я. — Такое впечатление, будто я оказалась в Александрии».

Заметив наше приближение, Цезарь подошел к носилкам.

— Значит, это притягивает даже тебя? — спросил он, наклоняясь и всматриваясь в наши лица.

— Я даже не знаю, в чем дело. Мы тут случайно. А что происходит?

— Как же, ведь сегодня день восстановления статуй, — сказал он. — Пойдем, посмотришь.

Видимо, на моем лице отразилась неохота, потому что Цезарь добавил:

— Если ты куда-то собралась, то напрасно — сегодня все равно никуда не доберешься. Так что присоединяйся к нам.

Он помог мне выйти и не выпускал моей руки, пока мы не дошли до его места на лестнице.

— Ну и денек, а? — воскликнул человек, в котором я, хотя и не сразу, узнала Лепида. — Кто мог подумать, что они вернутся?

— Их извлекли из хранилища, — проговорил его собеседник. Это оказался Марк Антоний. — Если убрать паутину, будут как новенькие.

— Нельзя ничего выбрасывать, я всегда говорила, — заявила рядом стоявшая с ним женщина. Фульвия, его новая жена.

— Но к домашней утвари это не относится, — заметил Лепид. — Всем известно, что хозяйство тебя не интересует.

Фульвия ничуть не смутилась.

— Не знаю, что там кому известно, а я с хозяйством вполне справляюсь. Антоний не жалуется.

Она посмотрела на него, ожидая подтверждения.

— Нет-нет, жаловаться не на что, — согласился Антоний и повернулся ко мне. — Вы в Египте празднуете воскрешение мертвых, а у нас в Риме это произошло в первый раз. Статуи побежденных, находившиеся под запретом, возвращаются на свои пьедесталы.

Огромная статуя на повозке, поддерживаемая рабочими, медленно приближалась к театру. Низко опустив рога, повозку с натугой тащили два усталых быка.

— Это Помпей, — сказал Цезарь. — Ты узнаешь его луноподобный лик?

— Да, — кивнула я, — хотя прошло столько лет.

Благодарение богам, я не видела его мертвого лица, как Цезарь.

— Зачем ты возвращаешь его статую?

— Его статуи, — поправил меня Цезарь. — Их поставят в городе. Вместе со статуями Суллы.

— Но почему?

Мне это казалось весьма странным.

— В знак того, что с междоусобицами и гражданскими войнами в Риме покончено навсегда, — ответил Цезарь. — Теперь народ может чтить выдающихся соотечественников за их таланты, отвагу или мудрость вне зависимости от того, к какой партии они принадлежали. Все раздоры в прошлом!

— Дело, конечно, твое, — резко произнесла Фульвия, — но для настоящего примирения нужно нечто большее, чем возвращение на пьедесталы старых статуй.

Эти слова заставили меня присмотреться к ней внимательнее. Она отличалась классической красотой, а воинственность ее тона вызвала в памяти образ Афины в боевом шлеме. Внешне — просто красавица, но слова и манеры выдают нечто иное.

— А по-моему, ты просто не хочешь, чтобы твои статуи скучали в одиночестве, — сказал Цезарю Антоний. — Их теперь несчетное количество, вот ты и решил, что им будет веселее в хорошей компании.

— Ох, Антоний, — со вздохом промолвила Фульвия, хмуро покосившись на мужа. — Порой ты несешь такую чушь, что слушать тошно.

— Попридержи язык, любовь моя, — добродушно бросил Антоний. — Давай-ка посмотрим — две статуи поставят на ростре и по одной в каждом храме Рима, а также в каждом городе нашей страны и провинций. Хорошо, что их можно копировать с одной модели, а то ты, дорогой Цезарь, устал бы позировать.

— Правитель не может устать позировать, — снова встряла Фульвия. — В некоторых странах это основное занятие правителя. Как насчет Египта?