– Я согласна, – сказала Мэри. – Забавная квартира.

– Мне тоже нравится, – с довольным видом ответила Труди. – Жаль, что приходится уезжать. Зато я рада, что в ней будете жить вы. Я восторгаюсь вашими достижениями.

– Спасибо.

Мэри прошлась туда и обратно вдоль осевой линии. За санузлом комната вновь расширялась влево, там находилась постель – прямо на полу. Лечь на нее было проще, если сначала присесть на маленький стульчик рядом и уже с него плюхнуться прямо на ложе. Когда ты уже в постели, высота потолка не играет роли, если только вдруг не вскочишь на ноги спросонок.

Кухня примыкала к стене у входной двери – не более чем стол с раковиной, слева – плита и холодильник-коротышка. Никаких излишеств.

– Я определенно согласна, – сказала Мэри. – Квартира мне нравится.

– Мне тоже.

После этого они пошли в соседскую булочную выпить кофе и немного рассказали друг другу о себе. Труди смотрела на нее с любопытством, словно пыталась увязать настоящую Мэри с обликом министра, которую знала по работе. Мэри подавила внутренний импульс исповедоваться.

Итак, место для нее нашлось. Швейцарские телохранители помогли с переездом и заодно проверили комнату. Приска и Сибилла скорчили скептическую мину. Томаса и Юрга квартира позабавила.

Устроившись на новом месте, Мэри попыталась завести новый ежедневный ритм. В министерство она больше не ходила, не хотела мешать. Сначала она надеялась, что ее позовут помогать в каком-либо свойстве, но, побывав на встрече в Сан-Франциско, поняла, что ничем помочь уже не сможет. Успехов она в основном добивалась за счет авторитета должности. Мысль действовала отрезвляюще, но от этого не теряла правдивости. После превращения в рядовую гражданку она вряд ли чем-то могла помочь бывшим коллегам, да и кому бы то ни было вообще.

Ну, по крайней мере, можно вернуть старые привычки: ранний подъем, спуск на трамвае до Утоквая, пешая прогулка до купальни, раздевалка, купальник, воздушный поцелуй воображаемой красавице Татьяне – боль утраты так и не прошла, ее каждый раз приходилось закупоривать по-новому, – потом холод железных ступенек (вода – брр!) и заплыв. Возможно, если о мертвых помнить, это поможет им немножечко зацепиться за жизнь. Озеро Цюрихзее – синее, спокойное, холодное, атласное. Мэри отплывала вольным стилем подальше, разворачивалась и смотрела на берег, потом несколько кругов брассом, чтобы рассмотреть весь город – низкий и далекий. Озеро было широким. Накопив сил, она к концу лета могла бы сделать заплыв группе на другой берег – испытать себя. Плавать посреди озера так здорово. Жаль только, что привычку можно поддерживать лишь с мая или июня до конца октября. В остальные месяцы и воздух, и вода слишком холодны. Зато летом нет лучше способа начать день.

Потом обратно в квартиру, общий обед в коммуналке, беседы с людьми, если они к тому расположены. Главное, не навязываться со своим английским, в основном все болтали на певучем и одновременно гортанном швейцарском диалекте немецкого, отчего в беседах она участвовала редко. Ей нравилось присутствовать в разговоре, не принимая в нем участия, это успокаивало. Мэри ощущала, как расслабленное после плавания тело кошкой сворачивалось в кресле, ей было достаточно просто находиться среди других людей, не вникая в смысл бесед.

Чуть позже, в том же году, она стала захаживать в агентство ООН по делам беженцев. Их штаб-квартира находилась в Женеве, в Цюрихе был лишь маленький офис. Выдача паспортов ООН, закрытие или, вернее, открытие лагерей, отправка людей создавали много работы. Естественно, швейцарцы хотели закончить процесс побыстрее, поэтому, когда Мэри явилась в цюрихский офис, они были рады дать ей занятие. Ей даже предложили использовать свой авторитет для привлечения большего числа добровольцев. Мэри согласилась, но лишь на условии, что будет выполнять работу наравне со всеми. Работа поблизости от дома вдобавок сокращала личный выброс углерода – такую задачу она себе тоже поставила.

Практически все жильцы кооператива являлись членами «Общества 2000 ватт», сохранять малый углеродный след было не так уж трудно. Общие обеды состояли как правило из вегетарианских блюд, кооператоры подсчитывали все на свете, Мэри без труда вела личный учет и всегда могла получить ответ на свои вопросы. Жизнь в Цюрихе, путешествия по Швейцарии, Европе и даже вокруг света – у них на все имелись просчитанные ставки расхода энергии и выбросов углерода, причем последние постоянно снижались, особенно если не выезжать за пределы Швейцарии и пользоваться общественным транспортом. На всех жильцов дома приходился лишь один электрокар, им пользовались поочередно, в списке нередко, хотя и не всегда, не значилось ни одной фамилии. Большинство участников кооператива довольно часто путешествовали по Европе, но все равно стремились к тому, чтобы в конце года количество потраченной энергии не превышало лимит, установленный «Обществом 2000 ватт». К этой цели приближалась вся страна, становясь примером для остального мира. Соседи Мэри были уверены, что другие страны захотят пойти тем же путем.

Мэри сомневалась, но не спорила. Она попросту жила своей жизнью. Быстро укоренились новые привычки, ежедневная рутина. Неделя проходила в попытках разобраться, что нравится, а что нет, как лучше помочь УВКБ, и прочих заботах. День за днем, неделя за неделей. Ей прежде не приходилось погружаться в швейцарский дух с такой полнотой. Прежде она была международным деятелем с международным образом жизни. Теперь – иностранкой, рядовой жительницей Цюриха.

Прочувствовав эту разницу, Мэри добавила в свое расписание уроки немецкого. Городские власти предлагали бесплатные языковые курсы, на которые подписывались люди, прибывшие из разных уголков мира. Мэри записалась на вечерний курс по соседству, проводившийся по понедельникам. Немецкий язык был коварен, а преподаватель добр – Оскар Пфеннингер, седой мужчина, поживший в Японии и Корее, владевший многими языками, в том числе английским, но отказывавшийся общаться на них с учениками во время занятий. На уроках – только немецкий. Заплутав в ошибках во время урока, учащиеся после занятий покупали пиццу и говорили между собой по-английски. Через несколько месяцев начали пробовать вести такие беседы уже на немецком – застенчиво, с шутками и смехом. Выяснилось, что язык все учили для того, чтобы лучше встроиться в швейцарскую жизнь.

Дни стали короче, воздух – холоднее. Листья на липах пожелтели, западный ветер уносил их прочь. Клены на аллеях, ведущих к технической школе, вспыхнули алым пламенем, как газовые горелки. Вид с макушки Цюрихберга становился отчетливее по мере того, как деревья теряли листву, а холодный воздух освобождался от летнего марева. Мэри делала прогулки на закате, неторопливо поднималась на холм, бродила по тропинкам, потом спускалась вниз, в зависимости от настроения – круто вниз или петляя по склону. Обнаженная бетонная женщина, поддерживающая кольца садового шланга, стоически выдерживала любую погоду. Мэри нравилась ее неуступчивость. «Я тоже буду бетонной», – шептала она, проходя мимо статуи.

Год подошел к концу. Миновали Рождество и Новый год, Мэри не поехала в Ирландию и ни о чем не задумывалась. Министерство приглашало ее на свои праздничные вечеринки, она не отказалась.