На одной из них Мэри вышла с Бадимом на балкон. Положив локти на перила, они смотрели вниз на городские огни.

– Как идут дела? – спросила она.

Бадим немного подумал.

– Пожалуй, довольно хорошо.

– Мне понравился День Геи.

– Это не наша заслуга, – усмехнулся Бадим. – Но мне он тоже понравился. Где ты была в это время?

– На озере, плавала со знакомыми по клубу. Мы взялись за руки и образовали круг.

– Прониклась значимостью момента?

– Нет. Было слишком холодно.

– И я тоже. Но людям, похоже, понравилось. Затею стоило поддержать. Я по-прежнему считаю, что нам нужна новая религия. Если это чувство станет универсальным, все возможно.

– Польза налицо. Не сомневаюсь, что ты продолжаешь работать в этом направлении.

– Мы продолжаем. Но такое невозможно внедрить извне.

Мэри с любопытством взглянула на бывшего коллегу. Даже теперь она мало чего о нем знала. Родился и вырос в Непале. Недавно до нее дошли слухи – не напрямик, а из интернета, – будто на Министерство будущего работают тысячи человек, ведут безжалостную войну против углеродных олигархов, убивают их сотнями, чтобы склонить чашу весов истории в нужную сторону. Глупости, конечно, однако народу такие байки нравятся. Сама мысль о том, что уничтожение планеты происходило у всех на глазах посреди бела дня и что история человечества, очевидно, вышла из-под контроля, была настолько чудовищной, что люди верили в необходимость тайных заговоров и акций без свидетелей. Разумеется, не все в этих слухах было неправдой. У Бадима был вид человека, от которого стыла кровь в жилах, тайный отдел проглотил немало денежных средств без каких-либо объяснений с его стороны.

– У тебя самого есть человек, каким для меня был ты? – полюбопытствовала Мэри.

Бадим заглянул через перила на голые липовые ветки.

– Тот, кто выполняет для меня грязную работу?

– Да.

Бадим усмехнулся.

– Нет. Мне никто не верит настолько, насколько верила ты. Ума не приложу, как у тебя это получалось.

– Я и сама не знаю. Честно говоря, ты меня вынудил. Согласен? Что мне еще оставалось делать?

– Ты могла бы меня выгнать.

– Такой вариант я даже не рассматривала. Не считай меня дурой.

Бадим опять хмыкнул.

– Или тебя обвели вокруг пальца.

– Я так не считаю. А вот у тебя теперь, кая я понимаю, есть серьезная проблема. Тебе нужен человек, на кого ты бы мог положиться.

– Да, проблема. Хотя как знать? Может, нужда перестала быть такой уж острой? Или мне самому заниматься и тем, и другим, так чтобы правая рука не знала, что делает левая?

– Вряд ли такое возможно, – покачала головой Мэри.

– Пожалуй.

– А что твоя группа? Ну, та, что занималась темными делами? Среди них не найдется человека, способного выполнять твою бывшую работу?

– Может, и найдется. Надо подумать. Я не уверен. Теперь я вижу: то, чем занималась ты, намного труднее, чем мне тогда казалось.

– О чем ты?

– О доверии ко мне.

Мэри внимательно посмотрела на собеседника. Не кривит ли он душой? Пожалуй, не кривит.

– Иногда просто нет выбора, – ответила она. – Приходится прыгать с обрыва. Сначала прыгать, а изобретать парашют уже на лету.

– Или расправлять крылья.

Мэри с сомнением кивнула. Люди все-таки не птицы.

– Если понадобится моя помощь – сообщи.

– Обязательно. – В то же время Бадим едва заметно покачал головой. Ему никто не в состоянии помочь. Ни в этом, ни во многих других вопросах.

Они вернулись в зал. Пересекая порог балкона, Бадим тронул ее за руку.

– Спасибо, Мэри.

После выдачи паспортов мы заполнили какие-то анкеты, потом опять ждали. Последние дни тянулись страшно медленно. Наконец удача – наши фамилии появились в одном из списков – кантона Берн, где мы, собственно, все это время и жили. Нас пригласили переехать в Кандерштег, поселок в Оберланде со станцией железной дороги, чья ветка проходит через туннель, прорытый в горах на юг от Вале. Говорят, место очень тихое. Местная глубинка. На время нам выделили номера в хостеле, квартиры уже строились. Мы ответили «да» – моя дочь, ее муж и двое отпрысков.

После заселения в хостел нас занесли в список на строящееся жилье. Кандерштег оказался типичной швейцарской деревней, какие показывают в кино. Все равно хорошо. Лучше, чем в Сирии. В той же гостинице поселились семьи из Иордании, Ирана, Ливии, Сомали и Мавритании. Мы с ними здоровались, но в знакомые не навязывались.

Разумеется, все слышали о ШНП, Швейцарской народной партии. В горных кантонах их поддерживают и не любят иммигрантов. Если работники Ведомства по делам иностранцев и ГСМ, Государственного секретариата по миграции мало чем помогали и подчас вели себя недружелюбно, то ШНП была настроена откровенно враждебно. Лучше не светиться. То есть не устраивать сборища с другими беженцами и не пугать местных темным цветом нашей кожи и странной внешностью. Unheimlich[23] – мы хорошо выучили это немецкое слово. На первых порах встречаться лучше в частном порядке.

Наступил день, когда я наконец ступила за порог хостела. Со всех сторон – зеленые альпийские луга, выше которых подпирают небо серые скалы. Словно стоишь на полу здоровенной комнаты без потолка или на дне колодца. По дренажному каналу прямо через поселок с веселым звоном бежит ручей. Воздух чист и прохладен, солнечные лучи перекрасили горы в сочный желтый цвет. Реальный дом, несмотря на нереальный вид. И он нас принял. После двенадцати лет в турецком лагере, двух лет скитаний в попытке попасть в Германию – сумасшедшего, очень тяжелого периода – и четырнадцати лет в швейцарском лагере севернее Берна мы наконец-то обрели дом.

Между тем мне исполнился семьдесят один год. Моя жизнь прошла. Не могу сказать, что зря – это неправда. Мы заботились друг о друге, учили детей. Они получили в лагере неплохое образование. Обходились тем немногим, что у нас было. Устраивали свою жизнь, как получалось.

И вот новый дом. ГСМ выплатил единовременное пособие, зависящее от продолжительности жизни в лагере. Мы прожили в нем немало лет, сумма набежала приличная. Сбросились с иорданской семьей и сняли пустующее помещение в доме на главной улице между железнодорожной станцией и конечной остановкой канатной дороги. Там раньше была пекарня, поэтому помещение было нетрудно переделать в небольшое кафе. Нам предложили назвать его «Ближний Восток». Сначала шаурма, фалафель и прочее, с чем местные уже знакомы, потом, когда побывают у нас, мы собирались предложить блюда поинтереснее. Шесть столиков – больше не потянем. Возможность казалась реальной, хотелось посмотреть, что из этого получится. Ладно, кого я обманываю? Мы просто сгорали от нетерпения.