Ильмари нашел для себя помещение в верхней части Дома мертвых и теперь ночевал в одной из архивных комнат рядом со стеллажом, где хранились глиняные дощечки. Носильщик последовал за обмывальщицей в большой холл. Ступил на мозаику, изображавшую огромный пенный водоворот, центром которого служила шахта, в которую вела лестница.

Ильмари чувствовал себя не в своей тарелке. Спускаясь вниз по ступеням винтовой лестницы, он положил руку на прохладный камень центральной опорной пилястры. Казалось, он все еще находится в объятиях сна, в котором его словно бы затягивает в водоворот.

Обмывальщица привела его в комнату, где работала и спала, опустилась на колени рядом с большой миской воды на полу. На воде отражался свет одной-единственной масляной лампы. Женщина осторожно отодвинула миску в сторону, затем принесла бронзовый кинжал, который прятала в тряпках на своем ложе. Вернувшись к миске, она выглядела не очень решительной. Уже опустившись на колени, она подняла голову и посмотрела на Ильмари, и взгляд ее глаз будто молил о прощении. Затем она просунула кинжал в щель между плитами пола, осторожно поддела одну из них. Под ней оказалась яма, в которой сверкнуло золото. Подняв масляную лампу, она переместила ее так, чтобы Ильмари увидел, что находится в тайнике.

Там лежали разные браслеты, кольца и брошки, а на самом верху — та самая исчезнувшая роскошная цепочка.

Ильмари невольно улыбнулся. Значит, она все же воровка. Теперь мужчина понял, почему она так отчаянно пыталась отговорить его от поединка. Она до смерти испугалась за него. Если бы богов действительно интересовали мелочные ссоры между людьми, он должен был бы погибнуть.

Вообще-то ему следовало бы рассердиться, но она сидела перед ним такая беспомощная, несчастная и виноватая, словно ожидала, что он побьет ее за ложь. Ильмари, не удержавшись, наклонился и нежно провел рукой по ее спутанным волосам. Он никогда ничего ей не сделает!

Когда она подняла голову и посмотрела на него, он поднес палец к губам, словно показывая, что будет молчать.

Глаза ее расширились от удивления. Казалось, обмывальщица смотрела на него с бесконечным облегчением и благодарностью — никто и никогда так не смотрел на Ильмари.

Этот взгляд… Ни один человек не смотрел на него с таким теплом и облегчением. С таким счастьем во взгляде. И в этот миг он осознал, насколько бедной была его жизнь, несмотря на все то, что ему удалось накопить благодаря своим злодеяниям.

Он опустился на колени, взял ее руки в свои и крепко прижал женщину к себе.

— Я останусь и буду защищать тебя, делить с тобой все твои тайны, — мягко произнес он.

Женщина зарылась лицом в его плечо, и он вдруг почувствовал, как по коже его бегут слезы. «Воровка и убийца, — подумал он. — Отличная пара. Быть может, мы сможем дать друг другу умиротворение».

Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, спокойно взмахивая крыльями, летел навстречу закату. За их спиной ночь уже накрывала мир своим темным плащом. Вот на фоне бархатной синевы зажглись первые звезды.

Артакс никак не мог успокоиться. Они побежали. Через несколько часов сын богини очнется от паралича. Демоны захватили лишь усеянный руинами утес. Но он, он получил высшую награду. Лед мечты! Забрал его у всех остальных. И то, что он завладел им, было важнее всего остального.

Он с тревогой глядел на стражников, стоявших у амфор. Там были воины из Друсны и несколько его собственных людей. Нет, он доверял Володи, но чем больше стражи, тем лучше. Больше всего на свете ему хотелось оказаться в Золотом городе. Хотелось, чтобы боги сняли с него тяжкую ношу завоеванного сокровища.

Правитель снова посмотрел на горизонт. День догорал, напоминая затухающий костер. Ночь уже почти победила.

Вдруг кто-то запел. Голос был чистый и звонкий. Артакс не мог разобрать слов, но пение поразило его до глубины души. В нем звучала печаль. Прощание.

— Это погребальная песнь, — произнес один из голосов у него в голове. Это был не тот Аарон, который говорил обычно и который так часто мучил его своими презрительными комментариями. — Эту песнь изучают целители Валесии. Когда они понимают, что бой проигран и смерть близка, они поют ее. Говорят, она облегчает для умирающего переход в великую тьму.

— Ты другой…

— Не все мы были такими, как твой предшественник. Просто его голос сильнее других, поскольку он пришел сюда последним. Бывали и более мудрые правители, чем он.

— Но почему вы не говорите со мной?

— Может быть, мы говорим, а ты не слышишь наших голосов.

Это оказалось для Артакса слишком.

— Когда тебе в голову приходит совершенно новая идея, мысль, не возникавшая никогда прежде и не объяснимая суммой опытов, полученных тобой в жизни, — ты никогда не задумывался, откуда она берется?

Это Артаксу не понравилось. Может быть, это новый, более изысканный способ мучить его?

— Ты хочешь сказать, что не все мои мысли на самом деле мои?

— Ты слышишь голоса в голове. Как ты можешь задавать настолько наивные вопросы?

— Эта песня есть просто жуткая! — Из тени летной палубы, словно призрак, возник Володи.

Артакс редко радовался возможности услышать свой язык, исковерканный друснийцем. На протяжении последних недель он иногда говорил с Володи на его родном языке. Он вдруг возник в нем. Вдруг…

— Нет, не вдруг. Он был всегда, с тех пор как ты стал бессмертным Аароном.

Аарон закрылся от голоса. Слушать мертвых ему не хотелось. По крайней мере, пока звучит эта трогающая его до глубины души песня.

— Должен я приказать молча петь эта песня?

Артаксу потребовалось мгновение, чтобы понять, что хочет сказать его друг.

— Нет. Они прощаются с умирающим. Не стоит вмешиваться.

— Я не понимать. Зачем умирающий слушать такой плач? Когда умирать я, рядом с я должна быть Кветцалли. Пусть шептать мне на ухо. Я хотеть слушать истории про лучшие ночи наши любви. С ней очень особенно есть. Такие штуки делать… — Он глубоко вздохнул. — Я по ней скучать. Знаешь…

Артакс поднял руки, защищаясь. Он был совершенно уверен в том, что не хочет знать, что делали в свои лучшие ночи Володи и Кветцалли.

И, чтобы Володи не пришло в голову продолжать копаться в воспоминаниях, Артакс направился в сторону небольшого лагеря для раненых, сооруженного людьми Аркуменны между крылатыми медведями. Возможно, его просто притягивал голос. Эта грустная песня была созвучна его чувствам, и ему казалось, что он может слушать ее всю ночь.

— Мы мешаем тебе? — Аркуменна преградил ему путь.

В голосе полководца было что-то вызывающее. По всей видимости, тот не простил ему, что он не захотел продолжать безнадежный бой за руины города.