Рассмейся тем прежним смехом, разнеси все вдрызг. Эй, любовничек…

Но ведь смеяться там было совершенно не над чем, верно? Над упущенными возможностями разве смеются? И вот теперь появился второй шанс. Как, воспользуешься или и этот упустишь?

Разлитое в комнате желание электризовало все тогда, и теперь оно ощущалось каждой клеточкой. Не просто сексуальное, но желание завершенности. Она чувствовала это в той же мере, что и он. Завершенность.

– Но разве существует в жизни на самом деле такая штука, как вторая попытка?

У двери стоял Людовик. Марк прибавил громкость, и Людовик растаял. Верно, он сюда не вписывался тогда.

Но не теперь. Он не был упущенным шансом. В отношении него ей как раз нужно было кое-что предпринять.

Марк все еще ждал. И это тоже было просто. Она открыла рот и выпустила наружу тот прежний смех.

– Уверена, что хочешь так поступить? – серьезно спросил он. – Искала меня, искала, все эти годы, и теперь вот нашла снова. Не хочется ли тебе спасти меня на этот раз? Ты бы могла.

В мгновение нерешительности перед ней проносятся картины. Два десятилетия с гаком бесконечного шоу, ее жизнь, его жизнь, их жизнь, набегами, мимолетными связями, маленькая прогулка, растянувшаяся в марафон. Кого ты все еще хочешь любить?

О, любовь моя, боялся я, что задашь ты мне этот вопрос.

– Спаси меня, – попросил Марк с точно отмеренной долей мольбы в голосе. – Я не хочу оставаться таким. Если бы хотел, неужели ты думаешь, что тебе пришлось бы так легко?

О, любовь моя, я тоже боялась, что задашь ты мне этот вопрос.

* * *

Они стояли, распластавшись по стене в темном коридоре. Сильная рука Марли прижимала его грудь. Гейб ждал, какой раздастся теперь голос.

– Теперь будет все по-другому, – прошептала Марли. – Ты готов?

– К чему? – спросил он в замешательстве.

– Лучше подготовься. Сейчас начнется.

Прежде чем он смог возразить, она схватила его и выставила в дверной проем.

Он смотрел на стоявшую на парапете платформы двадцать второго этажа Джину. На ней была надета сбруя, но шнуры на этот раз к парапету прикреплены не были. Ринувшись вниз, она теперь упадет по-настоящему.

По-настоящему? Неужели тут может что-нибудь быть по-настоящему?

О, да; несколько по-другому, возможно, но не менее реально, виртуальное падение и виртуальный удар, но когда она ударится о землю внизу, эффект будет иметь реальное значение.

Знала ли она об этом?

Сказать определенно было нельзя. Похоже, что она и знала, и не знала одновременно, и что-то подсказывало ему, что она примет любой исход.

Шредингерова Джина.

Гейб нахмурился: а это тут откуда? И шагнул к Джине.

– Пол заминирован, – как ни в чем не бывало заявила Карита.

Джина оглянулась на него через плечо, одновременно встретившись с ним взглядом и как бы посмотрев сквозь него. Интересно, а что она видела? Каким был ее контекст?

Свой контекст знать необходимо, потому что у тебя будет только одна попытка в него попасть.

Да, но если ей все представлялось одним, а ему – другим, тогда каков был настоящий контекст? Его жгло нетерпение и чувство безысходности. Как ему угадать, что следует делать?

– То, что правильно, – сказала Джина. – Как насчет того, чтобы поквитаться?

Поквитаться? Он едва не рассмеялся. Идея равновесия, равенства и Джина были несовместимы.

Непривязанные концы шнуров слегка колебались на ветру.

– Решай скорее. Я ведь все равно полечу, только либо сама прыгну, либо ты меня толкнешь.

«Нет, это неправильно», – металось у него в голове, но сказать ей об этом способа не было. В ее контексте не находилось таких слов.

– Становится поздно, вертун, – сказала Марли. Теперь ее голос звучал как-то не совсем обычно. – Уже понял, что спорить тут нельзя. Что дальше?

Он повернулся туда, где, как он считал, должна была находиться Марли, и на него нахлынула волна образов.

Иди куда-нибудь. Двигайся.

Пол заминирован.

Перемена ради машин.

ЕЩЁ НАРКОТИКОВ.

Бежать Служащие бежать.

Прогуляемся чуток.

Почему, черт тебя подери, не смотрел, куда идешь?

Разлитое на платформе желание электризовало все. Джина начала отворачиваться от него. Сцена перед ним затуманилась и на короткий миг превратилась в дугу каменистого берега озера. Но не успел он удивиться, как снова очутился на платформе, где Джина уже сгибала колени для прыжка.

Откуда-то донесся чей-то смех. Если что-то нельзя поиметь, и оно не танцует…

Он отмахнулся от этой мысли. Если спорить нельзя и не можешь остановить…

Уж этого они никак не ожидают.

Эй, вертун, ты – задница.

Да, но я стараюсь перестать быть ею.

В тот миг, когда ее ноги оторвались от парапета, он кинулся вперед и поймал Джину в воздухе, пока она еще не успела упасть вниз.

Это как первый попавшийся порт во время шторма, когда больше некуда деваться. Тебя это волнует?

Она уже знала ответ на этот вопрос, но он все же ей ответил. И они упали на продавленный матрас в нетерпеливом сплетении рук и ног.

* * *

«Вот что я получил: порт на время шторма», – думал он.

И это лучше, чем остаться, как многие, со светильником, который перестал даже коптить и едва-едва теплится.

В этом состоянии ощущение ее близости было даже сильнее, если такое вообще было возможно. Ожило и усилилось воспоминание о том, как руки коснулись ее майки, а потом кожи, оказавшейся такой теплой, а потом вихрем, ураганом, цунами нахлынули ощущения ее вкуса и запаха.

Ее физическая сила поразила Гейба, такого он вовсе не ожидал, несмотря на мощь того, первого удара, свалившего его с ног. А может, это сила ее страсти удивила его, в контрасте с почти позабытыми блеклыми соитиями с Кэтрин.

А может, по-настоящему поразила его сила собственной страсти (тогда и теперь); он почти забыл, что в нем таится даже возможность проявления страсти, не говоря уже о такой мощи. Но он смог, смог тогда, мог и теперь…

Мы делаем то, что делаем. Делаем, потому что можем. Теперь он ясно слышал слова – то, что прежде мог лишь угадать нутром по ее хриплому дыханию в темноте. «К счастью, я могу танцевать, и ты тоже, а еще лучше, что мы можем танцевать теперь вместе. Прогуляйся со мной чуток. Бродячие музыканты, поиграйте нам, пожалуйста. Вот, начинается. Быть там для тебя. На что это похоже: на открытое окно или открытую рану…»