Какие же выводы сделала сама Елена Сергеевна по итогам 10 лет работы в школе?

«Переходя к совместному воспитанию обоих полов в одном заведении, почти в одном пансионе, до полной их зрелости, — я перехожу к нравственному фундаменту Школы, без которого не считала бы ее целесообразною и не взялась бы даже вовсе за основание Школы: потому что только эта совместность создает из школы ту организованную семью, которая мне представляется единственною нормальною средою роста детей. Девочки исполняют, безусловно, все те обязанности, которые несут и мальчики, и принимают участие во всех занятиях, за исключением только обучения военному делу (в духе английских скаутов), стрельбы и foot-ball. Но ни в других ученических упражнениях и работе, ни в занятиях классными предметами они отличия и послабления не имеют…

Постоянное присутствие девочек в их массе и около массы же учеников, безусловно, заставляет мальчиков быть постоянно сдержаннее, „настороже“, не допускает их до той грубости движений, поступков и слов, которая в высшей степени нежелательна и предупредить которую, однако, нет никакой возможности, раз ученики остаются долгое время только в своем мужском обществе. Все то огрубляющее, что неизменно испытывает ученик, переходя из семьи в корпус, в лицей, в гимназию, в какое бы то ни было училище или пансион, он собственно и испытывает от того, что выходит из смешанного мужского и женского общения, какое находит дома, которое есть, безусловно, во всякой семье. Ибо даже семья является грубоватою для детей, если лишена матери и сестер, если она состоит только из братьев и отца.

Насколько показал опыт уже многих лет, в этой среде постоянного общения мальчиков и девочек не образуется того, тревожный вопрос о чем всегда чувствуется, когда заходит речь о совместном воспитании полов: влюбление. За десять лет не пришлось наблюдать ни одного подобного факта: и объясняется это именно тем, что общение — постоянно, ежедневно — и устраняет ту „отдаленность предмета“, которая есть условие возникновения к нему романтического чувства, всегда при участии большой дозы воображения и мечтательности. Реальность общей школьной жизни своим ясным смыслом, своим хлопотливым и ответственным содержанием гонит прочь мечтательную сентиментальность, не допускает сгущенного воображения. Отношения становятся в этом хорошем смысле „товарищескими“, можно сказать больше: ученики и ученицы относятся друг к другу, как „братья“ и „сестры“. Единственное, так сказать, „преувеличение“ чувства, которое получается из различья пола, состоит в том, что когда завязывается „дружба“ не между учеником и учеником класса, или ученицею и ученицею, а между учеником и ученицею, то оно сильнее, более повышенного темпа, нежели как могло бы быть и чем как наблюдается „дружба“ между субъектами одного пола».

Этот опыт заинтересовал провинциальные города, для которых, вероятно, было накладным содержать и мужскую, и женскую школу. Так или иначе, но к 1917 году в России оказалось 150 школ с совместным обучением.

С начала 1840-х годов появляются первые женские училища для дочерей духовенства, создаваемые под покровительством императорской фамилии и содержащиеся на средства прихода.

Их особенностью было то, что они готовили девочек к совершенно конкретной стезе — жизни «матушки», т. е. супруги священника, которая должна была вести домашнее хозяйство, воспитывать детей и при необходимости лечить простейшие болезни прихожан. Именно такое образование и решили давать девочкам две сестры Надежды Павловна и Елизавета Павловна Шипова, дочери надворного советника Павла Антоновича Шипова, которым пришла идея создать в России женские духовные училища.

Позже сын Надежды Павловны Павел Александрович Шульц так писал о намерениях своей матери: «…священникам, особенно сельским, нужны жены, которые не уступали бы институткам в научном образовании и умственном развитии, но получали бы воспитание религиозно-нравственное и более простое, в отношении внешнего лоска и обстановки, которые, не мечтая о светских успехах, не умея танцевать, бренчать на фортепиано и болтать по-французски, умели бы быть хорошими хозяйками, а при нужде и работницами в доме, не чуждались бы общества простых людей, приобретая доброе, нравственное на них влияние, но в то же время стоя, по образованию и развитию, на одном уровне с мужьями, были бы для них настоящими подругами, сами занимались первоначальным обучением детей своих, помогали бы мужьям в преподавании в сельских школах и, в кругу образованных людей, могли бы занимать с мужьями равное место, держа себя и ведя разговор так, как прилично образованной женщине, которая не должна быть чужда тому кругу, где принят муж ее, а у себя дома должна привлекать гостей беседою, а не одним угощением.

Такого воспитания дочерям сельских священников получить было негде. Институты были малодоступны и готовили светских барышень или гувернанток, предназначаемых для домашнего приготовления из детей достаточных родителей таких же светских барышень. Частных пансионов было мало, да и те были дороги и, по системе образования, подражали институтам. Приюты давали слишком ограниченное образование. Гимназий женских еще не было, да и будь они тогда учреждены — от них было бы мало пользы сельским священникам, как от заведений открытых; ибо куда же было поместить дочь на жительство в город, где у священника сельского не было ни близких родных, ни знакомых? Содержание дочери на квартире наемной стоило бы дорого и ничем не обеспечило бы религиозно-нравственное направление воспитания. Вот эти-то мысли и привели Надежду Павловну и Елизавету Павловну к глубокому убеждению в необходимости учреждения специальных учебных заведений для дочерей духовных лиц…»

Надежда Павловна и Елизавета Павловна, будучи выпускницами Екатерининского института, оказались дружны с наставницей великой княжны Ольги Николаевны. Им удалось уговорить великую княжну стать патронессой таких заведений. Первое духовное женское училище открыли в Царском Селе.

В программу входили Закон Божий, чтение и письмо на русском языке, русская и общая история и география, начала арифметики, рисование («сколько последнее нужно для составления узоров шитья»), церковное пение, рукоделие, начала педагогики и медицины. Ученицам предлагалось «сообщать понятия о хождении за детьми и о физическом их воспитании, о хождении за больными, об употреблении и свойствах врачебных растений».

О порядках, установившихся там, рассказывает одна из его выпускниц.

«Училищная жизнь начиналась рано. Часа в 4 утра вставали дежурные по хозяйству воспитанницы старшего класса, уходили в кухню растворять хлебы, булки или пироги, месить тесто в маленькой квашне и т. п. Летом, случалось (в мое время изредка), доили коров или, по крайней мере, смотрели, как их доит коровница, затем убирали с нею молоко на погреб летом и в молочную кладовую зимою, записывали количество подоенного молока в свои дежурные тетради. Затем под надзором наставницы по хозяйству Елизаветы Ивановны Захаровой (ныне покойной) вешали на весах хлебы, испеченные накануне, проверяли количество хлеба, оставшегося в хлебной кладовой от употребления вчерашнего дня, отмечали количество вновь испеченного и съеденного хлеба на особой черной доске, стоявшей в кухне. Мягкий хлеб уносился в кладовую, оттуда доставали хлеб для завтрака воспитанниц… Сама Елизавета Ивановна в большом белоснежном переднике была живым воплощением чистоты, которой требовала и от всей кухонной прислуги. Со звонком, будящим воспитанниц, летом в 6, зимою в 6 ½ часов утра, в кухню приходили дежурные воспитанницы среднего и младшего классов за ключами от шкафов, буфета и столовой и, поздоровавшись с Елизаветой Ивановной, уходили приготавливать столы для утреннего завтрака воспитанниц. Со звонком вставали лишь воспитанницы младшего класса. Старший и средний классы пользовались разрешением вставать ранее звонка, и со звонком обычно в спальнях открывались уже окна и форточки для проветривания их. Позволением вставать до звонка девочки очень дорожили и часто, вставая одновременно с дежурными, проходили в класс за час и два до звонка. В течение дня у воспитанниц бывало мало минут, которыми бы они могли распорядиться по своему усмотрению, и потому ранние часы свободных занятий по их выбору были любимыми часами дня. Любительницы чтения сидели над книжками, прилежные усердно повторяли уроки; там занимались черчением, раскрашиванием географических карт, здесь переписыванием выученных стихотворений в хорошенькие тетрадки…