– Почему вы так уверены в сохранности книг царской библиотеки? Ведь они могли просто погибнуть, – повторил я довод, уже высказанный Окладиным.

– Я не могу смириться с их гибелью, это выше моих сил, – признался Ниткин. – Как хотите, а я верю, хочу верить, что библиотека Ивана Грозного уцелела.

Не знаю, что заставило меня задать Ниткину вопрос, который так быстро и неожиданно помог мне приступить к выполнению поручения, данного Марком; возможно, подсказала интуиция.

– Как фамилия человека, возле дома которого случился провал земли? – поинтересовался я просто на всякий случай.

– Шошин. Иван Прохорович Шошин.

Это была удача, о которой, направляясь в Александров, я не смел и мечтать. На какое-то мгновение я даже растерялся, подумав: не ослышался ли?

Но Ниткин словно угадал мои сомнения:

– Он работает сторожем в нашем музее, так что сообщение достоверное.

Развивая удачу, свалившуюся на меня так внезапно, я вцепился в Ниткина мертвой хваткой:

– А вы сами видели этот провал?

Старик разочарованно развел руками:

– Увы, я в это время был в Москве у сына. Когда приехал, провал уже засыпали песком.

– Выходит, его как следует даже не осмотрели?

– Вы правы, я до сих пор об этом жалею.

– Но к чему такая поспешность? Кому этот провал мешал?

– Я разговаривал потом с Шошиным. Он одно твердит, что испугался, как бы земля не стала дальше обваливаться, под самым его домом. А тут по улице в самый раз проезжал самосвал с песком, Шошин и уговорил водителя завалить яму.

Чтобы продолжить разговор о Шошине, я задал Ниткину явно провокационный вопрос, хотя в душе и понимал, что с моей стороны это не совсем порядочно:

– А может, этого провала и вовсе не было?

Мой выстрел из-за угла попал точно в цель.

– Как это не было?! – моментально взъерошился Ниткин, от возмущения вскинул палку, словно хотел ударить меня. – Шошин его своими глазами видел!

– Может, это была обычная яма в земле, а не подземный ход.

– Обычная яма? – язвительно повторил Ниткин. – И потребовался целый кузов песка, чтобы ее засыпать?

– А что такого? – настойчиво разыгрывал я роль Фомы неверующего. – Встречаются же в земле пустоты, промоины, вызванные подземными водами.

– Не говорите чепуху, молодой человек, – все больше выходил из себя Ниткин. – На территории монастыря и возле него люди жили веками, археологи обнаружили здесь несколько культурных слоев, вплоть до десятого века. Земля утоптана, уплотнена дальше некуда, поэтому никаких естественных пустот в ней нет и быть не может. При этих обстоятельствах провал земли может случиться только там, где поработали человеческие руки, то есть над подземным ходом. Как вы этого не понимаете!

Пташников посмотрел на меня с осуждением, да я и сам сознавал, что со стороны мое поведение в разговоре с Ниткиным выглядело по меньшей мере странным, тем более что до этого я не проявлял особого интереса к подземелью.

Но сейчас мне было не до того, чтобы соблюдать тактичность, – я боялся потерять нить разговора, которая привела меня к Шошину.

– Если это был провал над подземельем, – продолжал я прокурорским тоном, – то в нем обязательно можно было увидеть детали крепежа – или бревна, или кирпичную кладку. Ваш сторож видел это?

– Я у него не спрашивал, – хмуро сказал Ниткин, все больше досадуя, что я проявляю к его сообщению о подземном ходе такое упорное недоверие.

Внутренне я посочувствовал Ниткину, но от задуманного не отступился:

– Этого Шошина можно увидеть?

– Зачем?

– Просто поговорить с ним и прояснить эту историю окончательно.

– Он выходит на дежурство после закрытия музея.

– Значит, сейчас он дома? Давайте сходим к нему.

Я видел, что Ниткин по какой-то причине колеблется, но тут меня поддержал Пташников:

– Да, не мешало бы услышать очевидца, чтобы снять все сомнения. Заодно он показал бы нам место, где случился провал. Тогда бы мы точно убедились, находятся ли три точки, о которых вы нам говорили, на одной линии.

Последний довод стал решающим для Ниткина. Взглянув на часы, он ворчливо произнес:

– Я это место и без него могу показать. Но так и быть, навестим Шошина, если вам хочется. Только предупреждаю – человек он не очень общительный. Во время войны у него погибла семья, он до сих пор это переживает, людей сторонится.

Мне стоило большого труда сдержаться и не сообщить сердобольному Ниткину, что семья Шошина живет и здравствует, и не где-то за тридевять земель, а в двух часах езды от Александрова.

Мы вышли с территории монастыря, свернули на едва протоптанную в снегу тропку вдоль монастырской стены и вскоре остановились у неуклюжего, неказистого дома за покосившимся забором из штакетника. Сложенный из массивных, потемневших от времени бревен дом походил на большую баню, которую, прорубив три окна по фасаду, приспособили под временное жилье, да так и обосновались в ней навсегда.

Во дворе торчали из снега черные стволы низкорослых корявых яблонь, тянулся неровный ряд каких-то кустов, под снегом угадывались гряды. С боку к дому было пристроено невысокое, в две ступеньки, крыльцо, к задней стене дома привалился сарай с прогнившей от старости крышей.

Все было ветхим, неухоженным, потому неестественно выглядела новая железная крыша над домом, а над ней кирпичная труба, выложенная, судя по виду, тоже недавно.

От калитки, запертой на грубо обструганную деревянную щеколду, к крыльцу дома вела прочищенная в сугробах дорожка, присыпанная только что выпавшим снегом, на котором не было ни единого следа.

Первым поднявшись на скрипучее крыльцо, Ниткин дернул дверь, но она не поддалась. Навесного замка на двери не было, хотя петли под него имелись. Видимо, дверь была закрыта на врезной замок. Однако на стук Ниткина никто не откликнулся.

– Странно, почему он не открывает? – проворчал Ниткин. – Не мог же он в такое время куда-то уйти.

– Может, спит? – высказал я догадку.

– Ему скоро на дежурство, должен бы уже выспаться. Не заболел ли? – спросил себя Ниткин и опять принялся стучать в дверь.

В доме по-прежнему было тихо.

– Значит, все-таки куда-то ушел, может, в магазин, – сделал вывод Ниткин. – Ладно, поговорим с ним завтра. Пойдемте домой, а то я уже замерз.

Я хотел сказать, что если Шошин ушел в магазин, то на снегу должны быть следы. Но Пташников охотно согласился с Ниткиным, и мне ничего не оставалось, как вместе со стариками возвратиться к калитке.