Слева от входной двери, за фанерной перегородкой, находилось нечто вроде маленькой кухоньки, в ней стояли табуретка, стол с тумбой и газовая плита, на которой пирамидой высились грязные кастрюли.

В комнате с телефоном, кроме кровати и тумбочки, горбился сундук старинной работы, над ним висела книжная полка с кипой старых, потрепанных журналов. Из-под кровати во время обыска извлекли потертый фибровый чемодан, содержимое которого, как и все, что имелось в доме, свидетельствовало о бедности Шошина. На счету сберегательной книжки, хранившейся в тумбочке возле кровати, числилась тысяча рублей и еще пятьсот лежало в отдельном конверте. Ни писем, ни фотографий не было вовсе, словно живший здесь человек был одинок с самого рождения и не имел ни родных, ни знакомых.

Поэтому осмотр дома не занял много времени, что обрадовало меня – мои глаза то и дело невольно поднимались к чугунному крюку в потолке, на котором повесился Шошин.

Шепотом, как обычно говорят в доме, где покойник, я спросил Ниткина, зачем этот крюк вделан в потолок.

– Дом старый, ему не меньше ста лет. Раньше к таким крюкам подвешивали детскую люльку в виде корзины, – так же тихо, вполголоса, ответил мне Ниткин и недоуменно добавил: – Не могу понять, что заставило Ивана Прохоровича решиться на такое. Конечно, жизнь у него была невеселая, одинокая, но вешаться в том возрасте, когда смерть сама вот-вот придет, – тут я ничего не понимаю…

Мне не терпелось рассказать о Шошине все, что я знал, но до приезда Марка я не мог этого сделать.

Когда осмотр дома закончился и мы вернулись в квартиру Ниткина, он в сердцах заметил:

– Странно, почему Иван Прохорович не оставил записки и не объяснил, что заставило его пойти на самоубийство?

– Вот и меня это удивляет, – проронил я. – Будем ждать, что покажет следствие, к какому выводу придет судебно-медицинский эксперт.

Ниткин посмотрел на меня испуганно:

– Вы что, считаете, тут могло быть убийство?!

– Я не удивлюсь, если это подтвердится.

– Не может такого быть! – категорично заявил Ниткин. – Вы же сами видели – добра он не нажил, денег даже на похороны не накопил. На что мог позариться убийца?

Не имея возможности высказаться, я неопределенно пожал плечами. Пташников помалкивал, лишь только вздыхал и иногда с каким-то сомнением, словно желая и не решаясь что-то спросить, поглядывал на меня. А я не мог ему ничего объяснить, пока не получил разрешения Марка.

Он приехал в Александров спустя три часа после моего звонка, но в квартире Ниткина появился, когда за окном уже повисли сумерки. Вид у него был хмурый, пришибленный.

Ниткин, не спрашивая, подал ему сковороду жареной картошки. Марк благодарно кивнул, начал молча есть. Так же молча выпил кружку чая, и только после этого сказал:

– Судебно-медицинский эксперт утверждает, что смерть наступила сегодня около двух часов ночи. Он же твердо уверен – это не самоубийство: старик сначала был задушен, а потом повешен.

Мне показалось странным и зловещим совпадением то обстоятельство, что, расследуя убийство царевича Ивана, происшедшее в Александровой слободе более четырехсот лет назад, мы стали чуть ли не свидетелями еще одного преступления, совершенного почти на том же самом месте.

– Вчера днем выпал снег, но следов убийцы ни на крыльце, ни под окнами не обнаружено, – продолжал Марк. – Как убийца выбрался из дома – непонятно. Следствие зашло в тупик.

– Не может быть.

– Вы о чем? – повернулся Марк к Ниткину.

– Не может быть, чтобы Шошина убили. За что? У него и взять-то нечего. Врагов тоже не было, он ни с кем не общался. Нет, тут что-то не так. Вы говорите, он был сначала задушен. А как это определили? Может, врач ошибся?

– Ошибка исключается. При повешении на шее образуется так называемая странгуляционная борозда. Когда имитируют повешение уже задушенного человека, странгуляционная борозда менее ярко выражена, чем у настоящего самоубийцы, так как примерно через час после смерти начинается окоченение мышц. Именно такая странгуляционная борозда осталась на шее Шошина.

Однако сомнения Ниткина не рассеялись:

– А следы удушения имеются?

– Нет, но судебно-медицинский эксперт настаивает на своем заключении. По его убеждению, Шошина начали душить, в результате чего с ним произошел травматический шок. Неопытный человек может принять шок за смерть, потому что при этом происходит потеря сознания, падение давления, пропадает пульс. Кроме того, при попытке удушения может случиться паралич дыхательного центра. А у Шошина, как выяснилось при вскрытии, была ярко выражена стенокардия и склероз сосудов. Все это, под действием испуга, и вызвало смерть. Так, по крайней мере, считает эксперт.

– Получается, что человек, который засунул уже мертвого Шошина в петлю, сам выдал себя?

– Вот именно, – согласился со мной Марк. – Если бы он не повесил его, то смерть Шошина скорее всего была бы квалифицирована как естественная. Больше никаких следов убийца в доме не оставил, его подвело незнание судебной медицины.

– Смерть наступила сегодня около двух часов ночи, – повторил я слова Марка. – Выходит, когда вчера мы приходили к Шошину, он был еще жив. Почему же он не открыл нам?

– Видимо, в доме был человек, который позднее имитировал повешение, – сказал Марк. – Он или уговорил Шошина не открывать дверь, или не дал ему возможности сделать это.

– И все-таки – как тот человек вышел из дома, если на снегу не осталось его следов? – недоуменно посмотрел Пташников на Марка.

– А ведь там были следы, – напомнил я. – Свежие следы женских сапожек. Я подумал, это была почтальонша.

– Об этих следах я уже говорил сотрудникам милиции. Интересно, они проверили, кто побывал у Шошина?

Ниткину ответил Марк:

– На почте сообщили, что газеты Шошину принесли за день до его смерти. А снег, на котором остались следы женских сапожек, выпал позднее. Значит, это была не почтальонша, а кто-то другой. Милиция пытается сейчас найти эту женщину. Но в любом случае у женщины не хватило бы сил имитировать самоубийство – тут и мужчине непросто справиться. Значит, остается главный вопрос – как вышел из дома тот неизвестный, который сунул Шошина в петлю? Не через трубу же он вылетел?

– А я, кажется, догадываюсь, что произошло, – вдруг заявил Пташников.

Все разом повернулись к нему.

– Ну, выкладывайте вашу версию, – поторопил краеведа Марк.

Пташников обратился к Ниткину:

– Вы рассказывали вчера о провалах земли на территории монастыря и о провале, который случился возле самого дома Шошина. Все это, по вашему убеждению, свидетельствует, что во времена Ивана Грозного под монастырем существовал подземный ход. Так почему не предположить, что убийца Шошина ушел именно этим подземным ходом?