20 апреля 1942 года, впервые с 22 июня прошлого года, на большей части советско-германского фронта установилась непривычная тишина. Жуков мог наконец перевести дух. Бедов, его телохранитель и доверенное лицо, вспоминал: «С апреля 1942 года работа Г.К. Жукова пошла более спокойно… Теперь он спал не урывками, а по 6–7 часов в сутки, после сна выходил на прогулку. Мы выбирали лесные тропы и дорожки. Он садился на коня, делал небольшую разминку, а потом с удалью скакал по лесу. Потом он умывался холодной водой, растирался до пояса, если позволяла обстановка – ежедневно и при любой погоде»[558]. Он научился играть на аккордеоне и, аккомпанируя себе на нем, пел печальные песни своим довольно приятным тенором. В июле к нему в штаб в Обнинск из далекого Куйбышева приехала Александра Диевна. Она пробыла с мужем десять дней. Мы не знаем, продолжала ли Лидия Захарова, «походнополевая жена» генерала, наблюдать за его здоровьем во время пребывания при штабе законной жены.

В то время, когда Жуков отдыхал после семи месяцев непрерывного стресса, по обе стороны линии фронта в штабах кипела работа: составлялись планы на 1942 года. Положение Гитлера было напряженным. Он преувеличивал угрозу высадки англо-американских войск в Западной Европе, не исключая ее возможность к концу года. Значит, необходимо как можно скорее вывести из войны Россию. Он решил, что открыл волшебное средство, обладание которым позволит ему выдержать затяжную войну против Запада, лишившись которого Красная армия окажется парализованной и для удержания которого Сталин, наконец, бросит в бой все силы, тем самым дав немцу шанс повторить серию гигантских окружений 1941 года. Этим средством была кавказская нефть. 5 апреля Гитлер подписал директиву с планом весенне-летней кампании, получившим кодовое название «Блау» (синий (нем.). – Пер.). План имел двойную цель: нефть Майкопа, Грозного и Баку, а также уничтожение последних соединений Красной армии, чего предполагалось достичь наступлением на фронте в 700 км группы армий «Юг» под командованием вновь вернувшего милость фюрера фон Бока. Выйдя на Дон, заняв Воронеж, Ростов-на-Дону, а затем Сталинград, танковые клинья повернут на Кавказ. Для наступления с трудом удалось собрать 1,6 миллиона человек, из которых 600 000 составляли румыны, итальянцы и венгры. Количество задействованных танков и самолетов было в два раза меньше, чем при нападении на СССР 22 июня прошлого года.

Перед Сталиным тоже встал вопрос: что предпринять с возвращением теплых дней? Хотя Жуков был в курсе размышлений Ставки, он в период с середины марта по начало мая редко видел Сталина (пять совещаний в Кремле). Его полностью занимало управление двумя фронтами, за которые он отвечал. Но, по его словам, споры относительно выбора стратегии на 1942 год были бурными. «Верховный предполагал, что немцы летом 1942 года будут в состоянии вести крупные наступательные операции одновременно на двух стратегических направлениях, вероятнее всего – на московском и на юге страны. […] Из тех двух направлений, на которых противник, по мнению Верховного, мог развернуть свои стратегические наступательные операции, И.В. Сталин больше всего опасался за московское, где у противника, находилось более 70 дивизий»[559]. Пытаясь спрогнозировать варианты возможных действий противника, советское руководство совершило двойную ошибку: немцы больше не могли вести две наступательные операции стратегического масштаба, а только одну; и они нацеливались не на Москву, а на Баку. Жуков пишет так, чтобы единственным ответственным за эти ошибки выставить Сталина. Но все дошедшие до нас документы, все мемуары показывают, что Жуков разделяет с Верховным главнокомандующим вину за обе эти ошибки.

Для Жукова двумя главными аргументами в пользу предположения о возможности нового наступления немцев на Москву стали, во-первых, их близость к городу (200 км) и, во-вторых, практически полное равенство в численности группы армий «Центр» (66 дивизий, в том числе 12 танковых и моторизованных) и группы армий «Юг» (71 дивизия, в том числе 14 танковых и моторизованных). Возможно, Сталин, а через него Жуков стали жертвами операции «Кремль»[560]– крупномасштабной дезинформационной акции германского командования, призванной убедить советское руководство в том, что удар будет нанесен именно на московском направлении. Даже после войны Сталин оставался убежден в том, что в 42-м немцы хотели захватить его столицу. Эта ошибка объясняет многие военные решения, принятые Ставкой летом относительно Воронежа и Ржева; решения, проводить которые в жизнь пришлось Жукову. В результате лучшие силы Красной армии стояли перед Москвой, сосредоточенные в составе Калининского (Конев), Западного (Жуков) и Брянского (Голиков) фронтов. Как и в 1941 году, немцы воспользуются эффектом внезапности.

Основываясь на этих предположениях и по просьбе Сталина, Василевский и Шапошников разработали к середине марта план операций на весну и начало лета 1942 года. «Главная идея плана, – пишет в своих воспоминаниях Василевский, – активная стратегическая оборона, накопление резервов, а затем переход в решительное наступление. В моем присутствии Б.М. Шапошников доложил план Верховному Главнокомандующему, затем работа над планом продолжалась. Ставка вновь обстоятельно занималась им в связи с предложением командования Юго-Западного направления провести в мае большую наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. В результате И.В. Сталин согласился с предложением и выводами начальника Генерального штаба. В то же время было принято решение: одновременно с переходом к стратегической обороне предусмотреть проведение на ряде направлений частных наступательных операций, что, по мнению Верховного Главнокомандующего, должно было закрепить успехи зимней кампании, улучшить оперативное положение наших войск, удержать стратегическую инициативу и сорвать мероприятия гитлеровцев по подготовке нового наступления летом 1942 года. Предполагалось, что все это в целом создаст благоприятные условия для развертывания летом еще более значительных наступательных операций Красной Армии на всем фронте от Балтики до Черного моря. […] Критически оценивая теперь принятый тогда план действий на лето 1942 года, вынужден сказать, что самым уязвимым оказалось в нем решение одновременно обороняться и наступать»[561].

Сбивающее с толку признание относительно сбивающего с толку плана. По всей видимости, Красная армия еще не излечилась от болезни под названием «наступательная лихорадка». «Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми! – сказал Жукову Сталин»[562]. В его словах можно увидеть и действие «синдрома 22 июня 1941 года», и страх, что с наступлением сухой теплой погоды немецкие танковые соединения снова начнут прорывать советский фронт там, где пожелают. Удивительнее всего то, что в мае 1942-го, как и в январе того же года, Сталин верил в возможность изгнания немцев с советской территории до наступления нового года. 14 марта он написал об этом Черчиллю. Он говорил это в своих публичных выступлениях, заявлял в приказе по случаю 1 Мая, определяя нынешний этап войны – год 1942-й – «период освобождения советских земель от гитлеровской нечисти». Разделял ли Жуков его оптимизм? Нам это неизвестно. Но известно, что он согласился с планом действий, разработанным Генштабом во главе с тандемом Василевский – Шапошников. По его утверждениям, он громко и открыто протестовал против распыления предназначенных для наступления сил. Он требовал провести одну мощную наступательную операцию – против Ржевского выступа, а на всех остальных участках фронта держать оборону. Тимошенко, со своей стороны, настаивал на проведении наступления на Харьков с Барвенковского выступа на среднем Донце, завоеванного зимой. Сталин поддержал не только проект двух этих наступлений, но добавил в список еще пять: «В Крыму… на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска»[563].