— Вот что, Катрин Говард, я хочу вам кое-что сказать. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно и запомните на всю жизнь. Испанцы — очень опасные люди, и им ни в коем случае нельзя доверять.

Я повернулась и, сжимая чашу в руке, пошла вон из галереи. Спустившись на второй этаж, я нашла местечко у окна и стала ждать. Прошло почти двадцать минут, и я услышала, как по ступенькам лестницы с шумом спускается разгневанный король. Весь дворец был охвачен каким-то волнением и шумом.

— Она ему не понравилась, — звучала повсюду одна и та же фраза, — она ему не понравилась!

Я уже стояла рядом с Катрин Брэндон, когда к ней подбежал взволнованный муж.

— Никогда не видел, чтобы королю настолько не понравилась женщина… а ведь она будет его супругой! — пробормотал он. — Такое впечатление, что его величество буквально тошнит от Анны Клевской. Он просто вне себя. Вот беда так беда! Настоящая катастрофа!

Король призвал к себе Брэндона, Сеймура, графа Саутгемптона и еще нескольких представителей высшей знати. Он собрал их в комнате на первом этаже. Там произошло бурное обсуждение, после чего Генрих с красным лицом выскочил из комнаты и захромал к своей лошади.

Я собственными глазами видела, как он ускакал — злой, как черт, и глубоко несчастный, но зато живой.

Я вернула герцогине Саффолк ее плащ, попрощалась с Катрин Говард. Бедную девушку так взволновала злосчастная встреча короля с будущей супругой, что она совсем забыла о моем странном поведении и манипуляциях с чашей.

Но был один человек, который все помнил. И когда суматоха немного улеглась, я разыскала сеньора Хантараса: он стоял неподалеку от дворца, в тени ограды, окружавшей яму для травли медведей.

Когда я подошла к нему с протянутой чашей, глаза его вспыхнули адским огнем. Но я демонстративно вылила отравленное вино на землю. Медведь с другой стороны частокола взревел.

— Если не хотите, чтобы семейство Говардов преждевременно сошло в могилу, заберите это обратно. Надеюсь, у вас найдется точно такая же чаша, чтобы вернуть Говардам подарок Марии Венгерской?

— Конечно найдется.

— Ваша любовница жива?

— Рана оказалась неглубокой, — небрежно сказал он; похоже, здоровье Неллиной матери мало его заботило. — Скоро поправится.

— Вот в чем заключался жребий, уготованный мне судьбой, — пояснила я. — И я его исполнила. Господин Мишель Нострадамус может подтвердить мои слова. Король не должен был умереть. Совет десяти состряпал этот яд таким образом, что принявший малую дозу становится бессильным и постепенно сходит с ума. Как раз такую дозу и принял король. Так что второго сына у него не будет. И когда-нибудь, когда Генрих умрет и принц Эдуард тоже умрет, королевой станет леди Мария, и истинная вера в Англии будет восстановлена. Этого желаем все мы, вы согласны? Ведь для этого же меня призывали, этого от меня хотели?

Он молчал.

— Ну, в таком случае передайте посланнику Шапуи… что все кончено.

Я повернулась и пошла прочь от ямы для травли медведей, от епископского дворца… Я отправилась на поиски одной улицы: она называлась Уотлинг-стрит и должна была, я это знала, привести меня домой.

Очень скоро перед строителями королевского дворца в Дартфорде встала непростая задача: надо было куда-то девать могилы. Вопрос был очень деликатный. Монахов, монахинь, а также их настоятелей и настоятельниц обычно погребали там, где они жили. Но не годится разрушать одно здание и на могилах тех, кто посвятил себя Господу, возводить новое. Королю это могло принести несчастье. Но строители с честью справились со своей задачей.

Новое кладбище находилось по другую сторону дороги, идущей мимо монастыря, и довольно далеко от него. Так что умершие теперь любовались длинной каменной стеной и небольшой рощицей, пребывая в счастливом неведении относительно того, что на том месте, где их погребли в первый раз, выросло великолепное новое здание. Здесь, вдали от королевской резиденции, покоились и настоятельница Элизабет Кросснер, которая в свое время приняла меня в Дартфорд, и сестра Елена — мастерица, учившая меня ткать гобелены, и трагически погибший брат Ричард, отличавшийся выдающимся умом… а также десятки других братьев и сестер. Здесь же лежал и мой отец, сэр Ричард Стаффорд; он приехал в Дартфорд за несколько недель до своей кончины и умер в монастыре. Я хотела, чтобы отец всегда оставался рядом со мной.

Джеффри Сковилл тоже захотел похоронить жену и дочь на этом кладбище.

Я отправилась туда в первый же день после своего возвращения в город. Дом мой, как ни странно, нисколько не изменился. Томясь в темнице Гравенстеена, я думала, что если мне и суждено вернуться на родину, то я уже больше никогда не буду такой, как прежде. Однако когда я вновь вошла в свой дом на Хай-стрит, мне показалось, что тут все осталось таким же, как и раньше. Предусмотрительный Жаккард Ролин настоял, чтобы я перед отъездом внесла арендную плату за полгода вперед. Он любил повторять, что у человека разумного в запасе всегда должно быть несколько вариантов.

Как мне жить дальше? Стоит ли посылать за Артуром, убеждать кузена Генри снова отдать мне мальчика на воспитание, чтобы я могла выполнить обещание, которое дала умирающему отцу? Теперь я уже сомневалась в том, что смогу достойно воспитать ребенка. Да, в Рочестере я проявила настойчивость и твердость духа, я нашла в себе силы исполнить деяние, которое, я убеждена, было правильным и справедливым. Но на пути к его свершению я наделала столько ужасных ошибок, разрушила столько жизней, что от одной мысли об этом у меня мурашки бежали по спине, а сердце замирало от стыда.

В таком случае что меня ждет в будущем? Я села перед своим станком и уставилась на почти полностью законченный гобелен. На нем была выткана красивая сильная птица с зеленым и фиолетовым оперением, она поднималась из охваченного пламенем гнезда, чтобы вновь возродиться из пепла.

Раздался стук в дверь. Может, не отзываться? Я не была расположена сейчас к разговорам, кто бы там ни пришел.

Оказалось, что это Агата Гуинн, некогда бывшая в Дартфорде наставницей у послушниц. В церкви Святой Троицы она услышала, что якобы кто-то видел, как я захожу в свой дом.

— Джоанна, где вы пропадали так долго? — воскликнула она.

— Путешествовала.

— А-а… Это, наверное, связано с Эдмундом… Он скоро вернется? Нам всем в Дартфорде очень его не хватает.

— Не знаю. — Я опустила голову.

Агата рассказала, что Оливер Гуинн с помощью господина Хэнкока отправил прошение о том, чтобы его брак с бывшей монахиней признали действительным, и, как ни странно, получил положительный ответ.

— Я очень рада за вас.

В дверь опять постучали. Ну, начинается, не успела вернуться, как… одним словом, никакого покоя. Кто там еще из старых знакомых объявился?

Но на этот раз за дверью стоял королевский паж.