титул его пишет так: блаженнейший или святейший отче, а написание пишется так: блаженнейшему или святейшему отцу Иннокентию двенадесятому, архиерею величайшему Римскому. А сам папа титул свой так пишет: Иннокентий двенадесятый епископ римской, раб рабов Божиих». Приведены были далее прежние примеры обращения к папе московских государей. Иван Васильевич Грозный в 1580 г. писал в грамоте к папе «Григорью третиемунадесять, папе, навышшему пастырю и учителю римские церкви». В грамоте, отправленной с Павлом Менезием в 1672 г., написано: «Клименту десятому, папе и учителю римского костела поздравление». В 1684 г. цесарским послам в Москве говорили, что в случае сношений с папой будут писать к нему по той же форме, как писано в грамоте Менезия, или по следующей: «Честнейшему и избраннейшему господину Иннокентию первомунадесять, папе и пастырю римского костела достойнейшему». На основании этого доклада Петр затруднился решить вопрос и пожелал узнать, как обращаются к папе другие некатолические государи: короли английский, датский и шведский. В помете Украинцева на докладе читаем: «205-го (1697) февраля в 10 день великий государь указал допросить переводчиков, как пишут к папе аглинской, и дацкой, и свейской короли, и велеть им справиться о том с латинскими и немецкими печатными книгами».

В Посольском приказе было отобрано показание, «сказка», от переводчиков приказа, которые, однако, оказались также не в состоянии решить вопроса и отозвались неведением. Не помогли им и книги. «И против сей пометы государственного Посольского приказу переводчики Николай Спафарий с товарищи сказал: как де к папе римскому англинской, и дацкой, и свейской короли в грамотах своих его, папино, титло пишут, и пишут ли те короли от себя о чем к нему, папе, или и ни о чем не пишут, и того де им, переводчиком, знать не почему; да и в книгах де латинских и в немецких о его, папиных, титлах они ни в которых, как те короли к нему пишут, не читали и не слыхали; а в книгах духовных печатных, латинских и немецких, спорных о вере, люторы и калвины поругаются имени его, папину, и называют его, папу, антихристом и иными ругательными именами, а против того римляне папежской веры называют их, калвинов и люторов, еретиками и отпадшими от их папежской веры. К таковой сказке руку приложили переводчики Николай Спафарий, Семен Лаврецкой, Петр Вульф, Петр Шафиров». Последовал вторичный доклад государю 16 февраля, на этот раз со сказкой переводчиков, и «великий государь… слушав сей выписки и скаски Посольского приказу переводчиков, указал в своих, великого государя, грамотах папы римского именованье и титлу ныне со своими, великого государя, великими и полномочными послы написать и впредь писать по сему: „Честнейшему господину Иннокентию второмунадесять, папе и учителю римские церкви достойнейшему поздравление“, и сей его великого государя указ в государственном Посольском приказе записать в книгу»[667]. В тот же день Петр утвердил представленные ему доклады и о титулах других государей, с которыми должно было иметь дело Великое посольство.

XLVII. Святки в Москве 1696–1697 гг

Так, после второго Азовского похода в те немногие месяцы, которые Петр провел в Преображенском с 1 октября 1696 по 9 марта 1697 г., он, осуществляя занимавшие его проекты кораблестроения, принимая меры к удержанию завоеванного Азовского края и снаряжая Великое посольство за границу для устройства союза против турок, впервые выступает перед нами как царь, отдающий повеления, выслушивающий доклады и разрешающий представляемые ему вопросы; но эта деятельность монарха длится всего только 5 месяцев; затем опять последует продолжительный полуторагодовой перерыв, когда он не только вновь бросит государственную деятельность, но и совсем покинет государство и уедет за границу, смешавшись с многолюдной толпой Великого посольства. Впервые в таком широком объеме ему пришлось теперь соприкоснуться с той унаследованной от предков государственной машиной, которая должна была осуществлять его планы. Старая машина принуждена была работать для новых дел, возникавших по личной инициативе Петра, выдвигаемых его волей, приспособляясь к ним, как, например, Боярская дума приспособлялась, решая вопрос о судостроении, а Владимирский Судный приказ становился исполнительным учреждением в этом деле. Механизм, сложившийся веками, действовал старыми способами, рутинно, «примеряясь к прежним случаям». Петр пользовался им для осуществления своих новых стремлений, как вообще иногда для новых целей пользуются старыми орудиями за неимением иных. Петру пока, разумеется, еще и в голову не приходило, что эти орудия непригодны для новых планов, что можно и придется заменить их другими, — он берет то, что есть под рукой. Самая новизна его замыслов и дел не казалась ему еще пока такой разительной, как впоследствии, к концу жизни, когда он стал оглядываться на прошлое; он еще не может оценить ее объективно, осознать расстояние между тем, что было до него, и что он начал созидать. Для него его действия укладывались в последовательную цепь поведения, каждый новый шаг связывался с предыдущим.

Строились корабли на Переславском озере, затем стал заводиться флот на Азовском море; бились под Кожуховом, играя в войну, затем полушутя, полусерьезно стали воевать под Азовом — между этими фактами сознание Петра едва ли представляло ту глубину разницы в их значении, какая в действительности между ними была. Вполне естественно, что, не сознавая еще отчетливо всей новизны своих стремлений, он пользуется для их осуществления имеющимися налицо орудиями. Только понемногу, частично в системе административного механизма начинают появляться новые части, вызываемые новыми потребностями, как, например, Генеральный двор в Преображенском, где сосредоточивается управление новыми полками, «адмирал-теец» с адмиралтейским двором в Воронеже для постройки кораблей, иноземцы-генералы, приглашаемые в Боярскую думу, канцелярия дьяка Прокофьева в селе Воскресенском для набора охотников в солдатскую службу.

Гораздо ранее старого административного механизма отслужил и был брошен старый дворцовый ритуал, и как раз, выступая теперь в роли царствующего монарха, Петр окончательно перестает его соблюдать. Уклонение от него в зиму 1695/96 г. могло объясняться болезнью. Теперь на такую причину указать нельзя. Очевидно, что отношения с патриархом Адрианом, не могшим, разумеется, сочувствовать ни близости с Лефортом и Немецкой слободой, ни в особенности новой, необыкновенно смелой, резко разрывавшей со всем прошлым, не имевшей никаких прецедентов мысли о заграничной поездке, — до такой степени охладились, что Петр, вообще очень точно, даже во время походов, посещавший богослужения, перестал совершенно присутствовать на торжественных службах, совершаемых патриархом, довольствуясь, вероятно, посещением домовой церкви. За все 5 месяцев осени и зимы 1696/97 г. Дворцовые разряды не отметили ни одного царского выхода ни в один из соборов. Ранее Петр не пропускал ни одного случая архиерейских «поставлений», непременно на них присутствовал. В январе и