Однажды ночью, когда канонада на время стихла, Куаутемок, который больше не мог видеть, как страдает его народ, призвал все население собраться на Сердце Сего Мира. Мы стояли среди ям и выбоин, испещривших мраморное мощение площади, в окружении зубчатых обломков Змеиной стены, а Чтимый Глашатай, чтобы обратиться к нам с возвышения, поднялся на несколько ступеней разбитой лестницы Великой Пирамиды.

— Если Теночтитлану суждено продержаться еще хоть чуть-чуть, — заявил правитель, — он должен превратиться из города в крепость, а в крепости уже живет не население, но гарнизон. Я горжусь мужеством, терпением и верностью долгу, выказанной всеми моими соотечественниками, но должен с прискорбием заявить, что у нас осталось всего лишь одно не вскрытое хранилище продовольствия. Самое последнее.

Толпа не откликнулась на это ни радостными возгласами, ни скорбными стонами, ни возмущенными криками. Послышался лишь приглушенный гул, походивший на урчание огромного голодного желудка.

— Когда я сниму печати с последнего хранилища, — продолжил Куаутемок, — маис будет поделен поровну между всеми, кто обратится к раздатчикам. Так вот, если обратятся все до единого, то этого запаса хватит каждому из вас лишь на одну весьма скудную трапезу. В противном случае его может хватить, чтобы чуть получше накормить наших воинов и дать им силы бороться до конца, когда бы он ни наступил и каким бы он ни был. Народ мой, я не стану никому ничего приказывать. Я лишь прошу вас сделать выбор и принять решение.

Никто не проронил ни звука. Чтимый Глашатай продолжил:

— Я приказал перебросить через лодочный проход северной дамбы мостки, чтобы можно было выйти из города. Враг по ту сторону настороженно затаился, гадая, зачем это было сделано. А сделано это для того, чтобы те из вас, кто может и хочет, смогли выйти из города. Мне неизвестно, что встретит вас в Тепеяке — избавление от голода или Цветочная Смерть. Но я прошу тех, кто не может больше сражаться, воспользоваться предоставленной возможностью и покинуть Теночтитлан. Это не будет считаться ни дезертирством, ни признанием поражения, и поступивший так ни в коем случае не навлечет на себя позор. Напротив, этим вы поможете нашему городу продержаться чуточку дольше. Больше я ничего не скажу.

Никто не бросился немедленно бежать из города, однако люди признали, что в просьбе правителя есть здравый смысл, и многие со слезами на глазах покинули осажденный Теночтитлан. За ночь в нем почти не осталось старых и немощных, больных и увечных, жрецов и храмовых служителей, то есть всех тех, кто не мог принести пользу в бою. Собрав самые ценные пожитки в тюки и узлы, горожане, стекаясь по улицам всех четырех кварталов Теночтитлана, собрались на рыночной площади Тлателолько, а потом длинной колонной потянулись по насыпи. К счастью, их не встретили громами и молниями орудийного огня. Как я узнал позднее, белые люди не сочли эту толпу изможденных, ослабленных людей представляющими для них опасность, а жители Тепеяка — сами заложники и пленники — встретили их радушно, предложив еду, чистую воду и кров.

В Теночтитлане остались Куаутемок, его придворные и старейшины Совета, некоторые другие знатные люди, несколько лекарей и костоправов, все способные сражаться благородные воители и бойцы и несколько упрямых стариков, еще довольно крепких и не настолько ослабленных осадой, чтобы и они, в крайнем случае, не могли взяться за оружие. Среди последних был и я. Остались также некоторые молодые и здоровые, а стало быть, способные приносить пользу женщины. И одна пожилая и больная, давно прикованная к постели, но, несмотря на все мои уговоры, наотрез отказавшаяся покинуть город.

— Лежа здесь, я не доставляю никому особых хлопот, — сказала Бью. — Так стоит ли просить нести меня на носилках людей, которые и сами едва волокут ноги? Тем паче что меня уже давно не волнует, много ли у меня еды. Кажется, я вообще могу не есть. Возможно, если я останусь здесь, судьба подарит мне скорое избавление от долгой и изнурительной болезни. Кроме того, Цаа, ты ведь и сам однажды упустил случай благополучно уйти. Помнится, ты сказал, будто пусть это и глупо, но тебе «хочется увидеть, чем все закончится». Ну а теперь, после того как я смирилась и с той, и со всеми другими твоими глупостями, неужели ты откажешь мне в праве разделить с тобой эту? Тем более что для нас обоих она, скорее всего, будет последней.

Неожиданная эвакуация жителей Теночтитлана и плачевное состояние покинувших город людей навели Кортеса на в общем-то верную мысль о том, что силы защитников наверняка подходят к концу. А это, в свою очередь, побудило его на следующий день предпринять новую попытку штурма, хотя на сей раз командир испанцев действовал не столь стремительно и необдуманно, как в прошлый. День начался с долгой канонады. Пушки грохотали почти непрерывно, наверное, железо уже плавилось. Думаю, враги рассчитывали, что после прекращения этого убийственного града мы еще долго будем дрожать от страха, забившись во все щели. Впрочем, даже когда пушки на берегу смолкли, испанские корабли продолжали обстрел северной части города, а по южной насыпи тем временем двинулась колонна нападающих.

Однако враги обнаружили не растерянных, подавленных, изнуренных голодом и дрожащих от страха людей, но нечто такое, что заставило их опешить и остановиться, так что задние ряды сгрудились позади передних. Ибо на каждом из возможных путей вторжения на остров мы выставили по самому упитанному, по крайней мере по сравнению с остальными, человеку, и взорам растерянных недругов предстали жизнерадостные толстяки, сыто рыгающие и грызущие что-то вроде окорока. Правда, присмотревшись как следует, испанцы наверняка бы поняли, что этот кусок мяса, специально приберегавшийся для такого случая, давно позеленел и испортился.

Но рассмотреть еду враги не смогли, ибо, как только они приблизились, толстяки исчезли, а вместо них из развалин, как призраки, выскочили другие, тощие люди, осыпавшие их копьями и дротиками. Испанцы понесли урон, но этот отпор не обескуражил их, и они рвались вперед, пока не наткнулись на бойцов с обсидиановыми мечами. Атака захлебнулась, а вдогонку отступавшим выпустили тучу стрел. Короче говоря, уцелевшие испанцы унесли ноги на материк, где наверняка рассказали Кортесу про призраки жизнерадостных толстяков. Наверное, он лишь посмеялся над этой нашей патетической бравадой, но участники неудачной атаки поведали ему и другое. А именно: развалины Теночтитлана, пожалуй, обеспечивают защитникам даже лучшие возможности для обороны, чем сам город, пока он оставался цел.

— Хорошо, — сказал, как передавали мне позже, генерал-капитан. — Я надеялся спасти хотя бы часть города, на который было бы любопытно взглянуть колонистам, которые прибудут сюда из Испании. Ради такого дела можно было бы пощадить и некоторых из этих безумцев. Но раз так, пусть гибнет все! Мы не оставим на этом месте даже развалин! Не оставим ни единого камня, под которым мог бы спрятаться не то что ацтек, а даже скорпион, способный ужалить одного из нас!

И вот как он это сделал. В то время как корабельные пушки продолжали громить северную часть города, некоторые из оставшихся на материке Кортес подтянул поближе по западной и южной дамбам. За орудиями следовали солдаты — кто верхом, кто пешком, ведя на ременных поводах страшных псов, а позади, в еще большем количестве, двигались вспомогательные отряды, вооруженные не копьями и мечами, а ломами, топорами, молотами и прочими инструментами.