Голова Жозефа тяжело падает на сухую землю. В следующую секунду отчаянный крик срывается с ее губ:

— ПАПААААААА!

— Сердечный приступ, — серьезно сообщает врач.

Жоанна еще бледна и вся дрожит. Том по-прежнему у нее на руках. Он не захотел сойти с них, даже чтобы пойти на руки к Леону. Он уткнулся лицом ей под мышку, видимо, травмированный яростной стычкой с бабушкой. Но сейчас у Жоанны другая забота: новый сердечный приступ Жозефа. Она провожает врача до дверей. Леон ждет в прихожей, напряженный и неловкий, с виноватым видом.

— Что я должна делать для папы? — спрашивает Жоанна у старика-врача.

— Заставьте его отдыхать. Отдых во что бы то ни стало. Избегать любых стрессов и волнений. При таком состоянии его сердца следующий приступ может стать для него роковым.

Жоанна серьезно кивает, опустив глаза.

— Я могу продолжать давать ему настой боярышника и мелиссы?

Старый доктор кивает.

— Это ему не повредит.

Он протягивает ей руку и ласково пожимает, как бы выражая искреннее сочувствие.

— Как себя чувствует этот ребенок? — спрашивает он, показывая на маленького Тома — только его светлые волосики торчат из-под мышки Жоанны.

— Немного взволнован…

— Это можно понять, такие события… А он всегда такой молчаливый?

Она кивает. Старый врач уже хорошо знает Тома, но он не паникер вроде мадам Андре.

— Ладно… Позаботьтесь о нем хорошенько… О них обоих.

— Спасибо, доктор.

Эмиль наливает Жоанне еще чашку чаю. Она выпила свою маленькими глотками, не переставая говорить. Он подталкивает полную чашку к ней, не сказав ни слова. Пусть продолжает.

Жозеф, очень бледный, лежит в постели. Жоанна сидит у него в ногах. Лучше ему не стало. Она чувствует, что отец борется, чтобы выкарабкаться, преодолеть сковавшую его слабость.

— Папа…

Она берет его руку в свою. Рука ледяная.

— Выпей настой.

Жозеф послушно пьет. Потом привстает, облокотившись на подушки. Смотрит на нее с нежностью.

— Жоанна, я не хочу стать для тебя обузой.

— Не говори глупостей, папа.

— У тебя семья. Ты нужна маленькому Тому.

Жоанна опускает глаза. Она не решается повторить ему то, что Леон прошептал ей в спальне вчера вечером. Ужасное слово. Слово, которое она не в силах произнести.

— Тебе надо будет защитить его, Жоанна… Я не вечен.

Она не поднимает глаз. Она знает, что он прав.

— Ты не должна больше давать им воли. Ты не должна позволять им обижать Тома.

Она с трудом сглатывает:

— Я знаю.

— Леон этого не сделает.

— Я знаю.

Повисает молчание. Жоанна по-прежнему не решается поднять глаза на отца.

— О чем ты думаешь? — спрашивает он.

Она колеблется еще мгновение, очень короткое мгновение.

— Ты думаешь, что у него… что он…

Тут она смотрит ему прямо в глаза:

— Леон говорил об аутизме.

Слово сказано, и ей кажется, будто нож вонзился в горло.

— Как ты думаешь, он… ты думаешь, у него это?..

Жозеф остается невозмутимым, очень прямо сидя в подушках.

— Я думаю, что Том живет в своем собственном мире. В мире, параллельном нашему. Ему трудно войти в нашу реальность.

Жоанна сглатывает и внимательно слушает его, затаив дыхание.

— Взрослые вокруг него отчаянно ждут, когда он войдет в наш мир. А для Тома это невозможно. Он пытается дать это понять на свой лад. Поэтому дерется и убегает.

Он смотрит на нее пристальнее, его глаза сияют безмятежным светом.

— Ты знаешь, почему он позволяет тебе приближаться к нему, Жоанна? Почему он никогда не бьет меня?

Жоанна пожимает плечами. Она предчувствует ответ, но не вполне уверена.

— Мы не пытаемся силой затащить его в нашу реальность. Мы стараемся войти в его мир, насколько нам это позволено. Мы не идеальны, но стараемся. Я думаю, Том это почувствовал.

Жоанна кивает, сглатывая ком в горле.

— Тебе понадобится мужество, Жоанна, чтобы противостоять им. Мне очень жаль.

— Почему, папа? Почему тебе жаль?

— Потому что я не смогу остаться, чтобы поддержать тебя. Я устал. Я это чувствую.

— Но я не в обиде на тебя, папа. Я…

Она глотает слезы, закупорившие горло.

— Я достаточно сильная, чтобы противостоять. Я защищу Тома.

Жозеф улыбается ей с бесконечной нежностью.

— Я знаю, Жоанна. Том и мечтать не мог о лучшей матери, чем ты.

Снова повисает молчание, но легче, чем предыдущие.

— Мне жаль другого, — добавляет Жозеф.

— Чего?

— Я насчет Леона…

— Леона?

— Он не идеальный спутник в дороге. Я должен был понять это раньше. Но не важно… Ты его любишь. Правда?

Жоанна хмурит брови.

— Спутник в дороге?

Жозеф слабо улыбается и кивает.

— В большой дороге, которая есть жизнь.

Она молчит. Молчание длится. Они неподвижны. Жоанна сидит на краю кровати. Жозеф облокотился на подушки.

— Если я смогу сделать что бы то ни было оттуда, сверху…

Его улыбка ширится, становится лукавой.

— …если, конечно, там, наверху, что-то есть…

Но Жоанна не может улыбнуться ему в ответ. Она чувствует, что слезы готовы хлынуть.

— Если я смогу что-то сделать, я обещаю тебе, Жоанна… Я как-нибудь подам тебе знак. Когда твоя жизнь станет слишком тяжелой, я постараюсь послать тебе другого спутника.

— Папа!

Ей не нравится, что он так говорит о Леоне. Она знает, что он не идеален, но он отец ее ребенка.

— Спутника, который сумеет защитить тебя и сделать счастливой.

Разговор закончился на этом в тот день, в полумраке спальни Жозефа, потому что Жоанна заплакала. Слезы капали на его заледеневшие руки.

В маленькой кухоньке пристройки среди заснеженных гор Эмиль не