смеет заговорить. Он хмурит брови, протягивает руку к рукам Жоанны и тихонько касается ее пальцев. Снег за окном больше не идет. День медленно клонится к вечеру в оранжевых отсветах.

— Поэтому?

Ее глаза устремлены в чашку с черным чаем. Она вздрагивает. Едва заметно.

— Поэтому ты откликнулась на объявление?

Она отвечает на выдохе:

— Спутник для последнего путешествия…

И поднимает голову.

— Это меня ты имел в виду, да?

Он улыбается, как не улыбался ей никогда до сих пор. Со смесью бесконечной нежности и грусти.

— Да. Это тебя я имел в виду.

Папа,

новое письмо в моем дневнике. Тебе. Следующее будет Тому. Я должна рассказать ему про падающий снег, про перламутрово-серое небо, про такое красивое пламя в камине.

Папа, я наконец рассказала Эмилю, что ты сделал. Я думаю, он не знал, что это ты послал его ко мне. Может быть, он мне не совсем поверил? Не важно, я-то знаю, что это дело твоих рук. Есть знаки, которые не обманут. Например, он с самого начала сумел понять Тома. Это он подсказал мне про безбрежность, про картины. Это он предложил мне присмотреть за ним, когда будет там, наверху.

Знаешь, он такой же, как Том. У него странная болезнь, которая время от времени уносит его в другую реальность. В другое пространство-время. Там он встречает людей из своего прошлого.

Полгода назад он увез меня, не задав ни одного вопроса. Просто увез и показал мне то, чего я никогда не видела. Горы, такие высокие, что они словно протыкают небо и создают мост между тем и этим светом. Долины, такие зеленые, такие холмистые и такие ровные, что хочется лечь и остаться навеки. Озера с такой чистой водой, что она отмывает душу. Закаты солнца над вечными снегами, от которых блестят глаза ярче, чем от любой слезы. Он показал мне все это, как последний подарок, который хотел сделать миру, прежде чем покинуть его.

Я думаю, он подружится с Томом там, наверху, и с тобой тоже. Он любознателен. Любит открывать мир других. Меня он попросил привести его в мой. Он говорит, что все в нем прекрасно и поэтично. Я думаю, ему будет хорошо с вами. Я приобщила его к медитации, и он теперь знает все разновидности тыкв. Он начал записывать цитаты повсюду, а на днях я слышала, как он напевает «My baby just cares for me» (ты всегда питал слабость к Нине Симон). Я уверена, что вы его полюбите.

Папа, я должна тебя оставить. Сегодня рождественский сочельник. Мы с Эмилем приготовим подобие праздничного ужина. Мы будем здесь только вдвоем, с животными (Пок и Мистик получат немного мясных фрикаделек, от которых Эмиль еще не может удержаться… у всех есть свои маленькие недостатки!).

Я целую тебя. Поцелуй от меня Тома. Скажи ему, что я думаю о нем здесь каждую секунду.

Со всей моей любовью.

Жоанна

Они снова занимались любовью в этот день, в рождественский сочельник. Жоанна рисовала Эмиля на холсте, смотрела, как он пишет в своем блокноте, лежа на кровати, всматривалась в него со всем вниманием, чтобы как можно точнее воспроизвести каждую его черточку, каждое выражение лица, но в конце концов выпустила холст. Она положила его на подоконник и легла к нему на кровать. Ласково обхватила ледяными руками его щеки, и он выронил свой черный блокнот. Он поцеловал ее первым. С бесконечной нежностью. Ее никогда не целовали так. Потом он раздел ее и лег сверху. Они занимались любовью среди дня, когда снег падал за окном крупными хлопьями и угасал огонь в камине. Потом они долго лежали на влажных простынях, ничего не говоря.

В маленькой задымленной кухоньке пристройки слабо подрагивает пламя свечей. Остатки праздничного ужина красуются на шатком столе. Жоанна не доела свое ризотто с грибами. Эмиль тоже оставил свои фрикадельки, и Пок жадно ест их, стоя прямо в тарелке. Бутылка красного вина полупуста. Эмиль залпом допивает стакан. Жоанна медленно разворачивает конфету и сует ее в рот с довольным вздохом. Давно уже они так старательно не стряпали. Они наелись. Это был настоящий праздничный ужин. Эмиль откидывается в кресле с легким урчанием. Он смотрит, как Жоанна достает пазл из пятисот деталей из выдвижного ящика стола. Они уже собирали и разбирали его раз десять, но все равно с тем же удовольствием его восстанавливают, замыкаясь в ласковом молчании, уносясь мыслями далеко. Эмиль дает ей начать первой. Она сортирует детали. Собирает правый верхний угол картины. Колибри на дереве в лесу. Он откашливается. Она поворачивается к нему, смотрит вопросительно.

— А что было потом?

Она не понимает вопроса. Дает ему это понять, наморщив нос.

— Твой отец вскоре умер?

Он намекает на их последнее путешествие в извивы прошлого Жоанны. Ему хочется, чтобы они оба туда вернулись. Жоанна ищет нужную среди крошечных деталей пазла. Ей нужно несколько секунд, чтобы ответить.

— Он скончался неделю спустя. Тихо, во сне.

Антураж восстанавливается вокруг них, постепенно стирая кухоньку в пристройке, грязное окно, снег за ним… Они снова в каменном домишке под летним солнцем Сен-Сюльяка.

— Жозеф ушел.

Эти слова произнес ошеломленный Леон. Жоанна уже знает. Она зашла в его комнату сразу, как встала, и нашла его окоченевшим, но мирно спящим. Слабая улыбка еще витала на его восковом лице. Она объяснила маленькому Тому, который ждал рядом, стягивая одеяло с кровати:

— Жозеф отправился в последнее долгое путешествие. Он ушел туда, где все души находят покой.

Она поцеловала светлые волосики, пахнущие медом и землей.

Они плачут в огороде, и никто не может решиться позвать старого врача. Плачут, сидя среди помидорной рассады, которую Жозеф с любовью поливал, чтобы кормить семью. Жоанна прячет лицо за широкими полями черной шляпы. Том смотрит в небо. Леон обхватил голову руками. Он первый из троих поднимается.

— Я пойду позвоню доктору Омону.

Вечером Жоанна достает свой лучший фломастер с самым толстым стержнем